КНЯЗЬ СУЗДАЛЬСКИЙ

От исад у Боричева взвоза начиналась главная дорога в город, наезженная с тех времён, когда здесь стоял двор купца Борича, ходившего с князем Игорем Старым в Царьград.

Позднее, купец Пирогост привёз от грек, списанную со святого образа Богородицы, кисти евангелиста Луки, икону, в честь которой на Боричевом взвозе и была поставлена деревянная церковь. Икону Богородицы и саму церковь люди прозвали Пирогощей.

Киевские гостиные сотни скинулись кунами, и теперь вместо ветхой деревянной церкви киевляне закладывали новый каменный храм во имя иконы Богоматери Пирогощей.

Хеландии греков, набитые доверху товаром, едва шли против течения. Но вот, наконец, и киевские исады. Причаливание кораблей вызвало заметное оживление в городе.

Русичи называют путь по Днепру греческим путём, или Заолешским. А какой же он греческий, если по Днепру греки перестали ходить из-за разбойных нападений. Чтобы пройти по низовью Днепра, купцам надо целое войско нанимать. Потому прибытие гостей из грек событие весьма редкое. Обычно их купцы обмениваются товарами в устье Днепра, в Олешье, где воины русичи стерегут товары гостей и своих купцов. Но вот греки прослышали, что Мономах избавил свои земли от набегов поганых, и решили сходить в Киев и, даже, в Новгород! В этом у них есть свой интерес: выведать по каким ценам продают и сколько прибыли в свою мошну кладут перекупщики.

Приход купцов из Царьграда обрадовал Мстислава, потому он и устроил переполох на Горе, готовясь к приёму гостей и отдавая распоряжения мытному тиуну.

Часть прибывших греков осталась в Киеве, остальные направились в Новгород. В их числе был новопоставленный епископ Нифонт.

Киевский князь уже отряжал сопровождение грекам в Новгород, как получил сообщение о нападении литвы на пограничные города. Мстислав собрал сыновей, своего зятя Всеволода Ольговича с его братьями и отправился воевать литву, вызволять множество уведённых в плен русичей.

Это был последний поход Мстислава. Он простудился, захворал и пятнадцатого апреля тысяча сто тридцать второго года скончался на пятьдесят шестом году своей жизни.

Летописцы отметили его, как достойного продолжателя дел отца своего. В течение семи лет он высоко держал славу Мономахова дома, ещё более утвердив её, загнав половецких ханов не только за Дон, но даже за Яик.

Мстислава на киевском столе сменил другой сын Мономаха - Ярополк.

А в Новгороде нарастали настроения против суздальского князя. Бояре стали жаловаться своему князю Всеволоду Мстиславичу на его дядю, суздальского князя Юрия, якобы тот расширяет свои владения за счёт Обонежской пятины, спокон веков являвшейся владением Новгорода Великого. Они требовали собрать полки на Юрия, дабы проучить его и охолонить пыл к расширению Белозерского края за счёт их пятины.

Ещё более ощутимы угрозы новгородцев стали для суздальского князя с появлением в Новгороде Изяслава, брата Всеволода.

Усобица Мономашичей грозила окончательным распадом единства Руси. Сыновья и внуки князя Владимира уже не читали его Поучения, и не нашлось среди них головы, способной мыслить широко и прозорливо, думая о всей Руси. Ярополк не мог сохранить единство, добытое высокой ценой его отцом и старшим братом.

В гриднице на сей раз собралось много думцев. К удивлению вятших мужей, на лавках расположились и молодшие бояре, впервые пришедшие на княжью думу.

Рядом с князем восседали игумен Феодор и соборный настоятель Амвросий.

- Что се за диво? Зело занятно! - шептал Дорофей на ухо Степану Кучке. - В кои-то веки надумал нас кликнуть к себе на думу. Видно что-то замышляет.

- Что бы ни замышлял князь, а нам надо себя блюсти. Послушаем, что скажет.

После поклонов и славословий в гриднице наступила напряжённая тишина. Юрий дольше обычного всматривался в лица, пытаясь по их выражениям понять настроение старой чади.

Кликнул вас, думцы мои, для умышления дел изрядных. Отчина моя велика есмь, паки, вельми не добро устроена. О сём и надобно помыслить вместе, - Юрий медленно обвёл взглядом гридницу.

- Доброе дело задумал, князь, ан с кем думу будешь думати? С вятшими мужами? Тогда почто здесь молодшие? Разом бы уж вече собрал, - подал голос Кучка. - Не дело, князь, вятшим людям с молодшими на одной лавке сидеть. Каждый сверчок должон знати свой шесток.

Ростовские бояре робко, нестройно поддержали своими голосами Кучку.

- Дозволь, князь, слово молвить, - встрял вдруг Симоныч.

- Говори, Гюрги Симоныч, первое слово всегда за тобой.

- Корень моего роду идёт от Клавдия, кесаря римского, - начал Симоныч необычным для него тоном, не терпящим возражений. В гриднице наступила такая тишина, что слышно было жужжание мухи. Никогда ещё переднего боярина, княжьего наставника, не видели столь жёстким и решительным. - Аще сице мне подобает слушати токмо вятших мужей? Ан для меня и молодший боярин, коли он не безголовый, тоже муж достойный и для совета полезный. Чтить надо древность родов своих, но не кичиться. Чем больше будет знатных да богатых мужей в граде, тем богаче и именитее град, а чем больше таких градов, то и земля своё величие достойное имает. Не каждый ведёт свой род от царей-государей. Ты сам-то, Степан, от кого свой род ведёшь? Не от ушкуйника ли, промышлявшего свой добыток нечестием на Москови? А-а, вот то-то, сверчок на шестке.

Кучка вспыхнул, лицо побагровело, глаза метали молнии. Гридница наполнилась гомоном.

- Упрёк твой, Степан, не приемлю. Ежели хочешь княжье слово послушать - оставайся, не хочешь - не держу. Паки, и особый разговор с тобой у меня будет, - князь пристально сверлил глазами боярина.

Степан тоже смотрел на князя тяжёлым взглядом. Из-под густых бровей с едва заметным прищуром смотрели большие светлые глаза боярина. То был взгляд уверенного в себе хозяина, пронизывающий всё насквозь. Юрию от него стало не посебе.

- Моё слово таково, - продолжал князь, стараясь не показывать своего смущения от взгляда Кучки, - земля Ростово-Суждальская не устроена и не защищена от нападения ворога. По Оке и Клязьме булгары свободно ходят к Суждалю, яко восхотят. Тож на полунощной стране: от Заволочья новгородского нет защиты. Един град наш Белоозеро не имает защиты, окромя посадника с дружиной малой. Сухона не вся наша. Верховья её Новгороду отходят, через сие неудобство великое нам есть. Аще край сей богатый лесным добытком.

- Князь, ты так говоришь, буд-то с софиянами, с племянником своим, воевать собрался? - удивился Дорофей.

- Не охоч аз до рати, мне любо боле градозданье, но ежели надо, то воля к сему будет. Ведомо ли вам, бояре, что мужи новгородские в Заволочье и Обонежье людей наших данью облагают и требуют от меня отступиться от сёл многих по Сухоне, Шексне и Мологе? Мой племянник Изяслав с братом своим Всеволодом, вкупе со Святославичами черниговскими и ханами половецкими готовят полки на Ростов и Суждаль, дабы посадить в моей отчине Изяслава. Яко же мне не думать о защите?

С разных сторон послышалось:

- Племянники на дядьёв поднялись? Это что же за лествица родовая и куда она приведёт?

- А Ростислав смоленский куда смотрит?

- Тойжде с ними. Нешто он может оставить братьев.

- Разумейте дале, - продолжал Юрий. - Грады наши вятшие Ростов и Суждаль слабо защищёны градами малыми: Ярославлем, Углече-Полем, Тверью, Володимером. Клещин же, то бишь наш Переяславль - ни погост, ни градец, себя-то защитить не может в случае надобности. Время же ноне таково, иже надо нам не токмо сии пригороды крепить, но и новые грады ставить округ старших градов. Киев добро окружён градами-крепостями, вот и нам надо о сём помыслить.

- Стало быть, снова нашу мошну трясти будешь?

- А ты скажи-ка, Степан, пойдёшь на Костроме новый град рубить?

- Николи же. Почто мне сие надобно? Мне своего сельца в достатке.

- Знамо, не пойдёшь! Ты вон какое гнездовье на Москови свил. Тамо вся твоя жизнь. А вот он пойдёт, - князь указал на одного из дружинников, - иже ноне он сотник, ан град поставит, будет тысяцким с землёй и сёлами. Посему он здесь и сидит, яко думец мой. А кто не пойдёт новые грады ставить, тот кунами должон помогать.

- Помилуй, князь, - раздались голоса, - мы справно тебе отдаём подати.

- Подати даёте, в сём нет упрёка, а тягло на градозданье кто даёт? Ваши имения, скотницы, товары всякие уберечь от непрошенных гостей надо? Вот и думайте: ноне выделить толику от своих прибытков, али заутре всё потерять от разбойного набега. А посему ставить без отлагательств будем два града: один в устье Нерли ростовской, при совокуплении её с Волгой - тамо буде Кснятинград; другой - Ярополч, град на Клязьме, ниже Володимера, держать сей град должон вход с Оки. Посылаю туда сотников с малыми отрядами и градодельцами. На градозданье работных людей будут брать из местных поселенцев, и в сём препонов им не чинить. На сие дело даю им свои грамоты. Кто будет противиться княжьей воле, на том гнев мой велик будет. Таково моё слово.

- И грады рубити, и воинство собирати?

- Будем, и немедля. Изяслав сюда собирается не с миром и любовью. Он меч против меня обнажил. - Чуть помолчав, Юрий повернулся к Кучке: - Сынов своих что яко ко мне на двор не привёл? Службы княжьей чураются? Готовь полк свой. И чтоб сыны твои были у меня на службе.

- Круто поворачиваешь, князь. Нешто у меня град? У меня всего лишь сельцо, да дворы погостные.

- У тебя не токмо сельцо отнее. А сколько околь него весей? Чади всякой у тебя более, нежели в Суждале.

- Кажный людин, будь то смерд, али холоп, всяк при деле в хозяйстве. Воевать же с софиянами - се есмь грех для меня, не могу его на свою душу взять. Ламский волок ныне заселяем, обустраиваем, а новгородцы на Мсте свой волок устраивают, абы лепше нам было друг к другу ходить.

- Грехи твои, Степан, всем миром отмолим. Днесь время такое: либо Новгород под свою волю поставит Суждаль с Ростовом и землю нашу в свою житницу превратит, либо князей и посадников своих в Залесье сажать будет. Потому отговорок твоих не приемлю. Одумайся и исполняй княжью волю. Добром говорю.

Когда все разошлись, Андрей спросил отца:

- Батя, как ты терпишь такое бесчестие от Кучки? Разговаривает яко брат, а не слуга княжий, дерзновенно и срамотно. Ужель он видит свою заслугу в том, иже в детстве с тобою забавами утешался?

- Да, лает он непотребно. Но не всё так просто, Ондрей. Дай срок, поставим Кучку на своё место. Не токмо он, все бояре мои дела измеряют убытками в своих скотницах и норовят меньше податей платить и больше себе оставить. Потому и зову простую чадь к себе с разных земель. Лепшим из них землю даю, абы крепли и корни свои здесь пускали. Будут богатеть на сей земле - мне будут опорой. Посему и не люб аз вятшим мужам. Брат Ярополк меня не всегда понимает. Не может смириться с тем, что сотники и тиуны у меня не из знатных родов, и не разумеет, иже такие люди, милостники мои, мне вернее служат. А соль земли, паки, не есть вятшие бояре, соль земли - простая чадь еси.

После того, как Олаф побывал по воле князя на Москови и посмотрел имение Кучки, прошло немало времени, а у Юрия не выходила из головы мысль, как заставить боярина кланяться и принимать волю князя. Имение Кучки разрослось необъятно. Он держал всю округу под своей волей. Волок Ламский был распределительной осью движения товаров к Новому Торгу и далее в Новгород, к Твери, на Ростов и Белоозеро.

От села Кучкова товары могли бы идти и в Суздаль кратчайшим путём через Владимир. Товары же везли отовсюду разные. Здесь можно было видеть даже арабов. От верховьев Днепра до верховьев Москови и далее к Волге вели оживлённые гостинцы. Здесь ни зимой, ни летом не останавливалось движение. Товары с днепровских лодий перевозили и загружали в лодии на Москови и Волге. Теперь уже редко, но иной раз заморские гости волокли свой товар по-старинке: ставили свои лодьи на колёса, запрягали лошадей и по наторенным дорогам переправляли их на другой водный путь. От Кучковичей зависело многое в отношениях Ростово-Суздальской и Новгородской земель, и силой они обладали немалой. Для охраны многотысячных табунов и всего хозяйства Степан с сыновьями содержали дружину боярских гридей. Вот так, под боком у ростово-суздальского князя существовала почти неподвластная ему земля.

Юрий понимал, сколь трудным предстоит разговор с Кучкой, ставившим себя чуть ли не вровень с князем. А тут ещё Мстиславичи с Ольговичами поднялись. Союз этот был опасен для суздальского князя, и он искал причину для разобщения своих противников. В усобицу были втянуты большие силы, что грозило настоящей войной.

В Новгороде бурлило вече. Всеволод с Изяславом уже не могли управлять толпой. Сторонники мира с суздальским князем были сброшены в Волхов. Был схвачен митрополит Михаил, пришедший из Киева и выступавший против похода на Ростов и Суздаль. Епископ Нифонт пытался увещевать людей не ходить против суздальского князя, а уладить дело переговорами. Но новгородское воинство всё-таки вторглось в пределы Суздальской земли. У Твери, на реке Дубне, у Ждан-горы произошло жестокое сражение.

Неприветливо встретил Новгород своих побитых воинов. И снова вечевой колокол на Ярославовом Дворище то и дело собирал людей. Менялись посадники, теперь уже выполнявшие волю веча, а не князей. После поражения на Ждан-горе многие склонились на сторону мирных переговоров с Мономашичами. Юрий считал, что он крепко проучил новгородцев, хотя и его полки были изрядно потрёпаны.

С наступлением тепла, как только реки освободились ото льда, князь отправился на Московь.

- Надо поворачивать гостей не только на Вазузу и Волгу, но и по Клязьме, абы товар шёл в Суждаль, - говорил Юрий дядьке. - Ты, Симоныч, тоже собирайся, будем Кучку ломать.

- Сей муж гордый, и сила у него большая. Дружину держит поболе нашей. Попытайся ещё раз по-доброму, может всё-таки поймёт, что хозяин сей волости есмь князь, а боярин лишь его слуга.

- Аз хочу по-доброму, но уразумеет ли он? Терпение же моё не бесконечно. Ежели снова будет свою гордыню показывать, придётся и силу применить.

- Что ты, Гюрги, не воевать же с ним, аки с новгородцами.

- Посмотрим, как он себя покажет.

В дверь осторожно заглянул отрок.

- Чего тебе? - раздражённо спросил Юрий, недовольный прерванным разговором.

- В сенцах боярин Олаф, да Иван-изуграф ожидают, когда кликнешь.

- Не ко времени они пришли.

- Князь, ты сам велел им ноне придти.

- Ну, ежели так, то зови. Ты, Симоныч, останься.

- С чем пожаловали? Как дочка, Олаф, есть ли надежда на улучшение? Давно её не видел, поди, ужо стала невеста-красна? - не давая рта раскрыть, князь забрасывал вошедших вопросами. - Ты, Иван, опять жалостивиться будешь, иже купцы дрянные вапницы привезли?

- Аз не о сём... - начал было разговор Иван, зная, однако, что не должно ему вперёд боярина высовываться.

- Помню, помню, - перебил его князь, - и свой обет сдержу. Пошлю тебя на ученье, но токмо не в Царьград, а в Новгород.

Иван изумлённо посмотрел на князя. А тот продолжал:

- Поведали мне купцы, иже тамо есть зело изрядный Изуграф, гречин Олисей. Давно пришёл он в Новгород, семьёй обзавелся, русичем себя считает. В Царьград тебя посылать - токмо портить. Греки много в своих хытростях искусны и лики святых пишут зело лепотно. Паки, сии лики чужды нам, русичам. Святых мучеников наших Бориса и Глеба им нельзя заказывать писанием. Се святые наши, греки их не ведают.

Иван слушал и думал: "Вот те на! Яко переменил князь своё разумение о писании образов святых. Раньше, бывало, всё ворчал, что пишем не по греческим образцам, а теперь, видишь ли, подавай ему лики святых русичей. Однако же!"

Улучив момент, Олаф вставил своё слово:

- Мы к тебе, княже, за советом пришли. Дело у нас с Иваном вельми изрядно еси.

- Говори, Олаф, - насторожился Юрий.

- Анна, дочка моя... - Олаф замялся.

- Что случилось с нашей любимицей? - нетерпеливо перебил его Юрий.

- Случилось. По милости Божьей. Полюбила она Ивана.

Князь растерянно смотрел то на одного, то на другого.

- А сама-то она здорова ли? Помниться мне, зимой её видел, румянец на ланитах был отнюдь не от свёклы, добрый румянец. Полюбила, говоришь? Та-а-ак. А ты что же, Иван, любишь её?

- Больше жизни!

- А ты, Олаф, согласен её отдать Ивану?

- Разумеется, согласен.

- Так что же вас огорчает? Ишь, образины-то постные у обоих! Чего затылки чешите?

- Суть еси в том, князь, иже Анна боярышня. А кто аз есмь? Изуграф безродный. Попы не обвенчают.

Симоныч сидел молча и радовался за Анну. Обречённая на земную жизнь в хворобе, теперь же она хоть сколько-то познает семейного счастья. Последние слова Ивана его насторожили, словно чья-то рука подтолкнула боярина, и он решительно вмешался в разговор:

- Нет, Иван, ты не безродный. Родители твои погибли во время прихода булгар в Суждаль. Отец пал от вражьей стрелы. Был он сотником из молодших бояр, и тому аз сведок. Скоро от горя мать заболела и умерла. Других сродников у тебя не объявилось. Вот ты и жил при княжьем дворе.

- И ты, Симоныч, до сих пор молчал! - воскликнул Юрий.

- Иван жил сиротой, но был сыт и одет. Проявился у него дар Божий к хытростям изуграфа. Вырос он добрым человеком. Двор себе собирается ставить. Что ещё человеку надо для счастья? Семью. Вот и её обрящет Иван. Рад за него и за Анну.

- Двор ставить аз не собирался. В иноки себя готовил, ано судьба повернулась иначе.

- Знамо так Господу угодно. Видишь, Иван, не из худого ты рода. А что изуграф ты есмь - се не помеха для свадьбы. Так ли, Олаф? - спросил обрадовано Юрий.

- Знамо, нет. Ты и сам, княже, сказывал, как на подмостях соборных плинфу стенникам носил, да замесы творил. Что же в сём худого, ежели каждый своё дело находит?

- Верно глаголешь, Олаф, - заметил Симоныч. - На свободных оратаях, да на хытрецах наша земля богатство и силу обрящет. Князь и бояре - голова сей земли, хытрецы же и рукодельники всякие - есмь добрые руки сей земли.

Глаза у всех повеселели.

- Так, мужи мои лепшие, готовим свадьбу! Мы её тебе, Иван, устроим зело велику и красну! Се будет тебе, Иван, и Анне мой подарок.

Прошел год. После замужества Анна совсем воспряла, стряхнула с себя хворобу. Иван с помощью князя поставил двор. Всё бы хорошо, да не дал Бог детей. Вспоминала Анна не единожды слова ведуна-отшельника о том, что боги могут смилостивиться и продлить её земную жизнь, но детей она рожать не сможет. Смирился с этим и Иван. Жили они друг для друга.

Иван готовился выполнять княжий заказ. Прошло более двух десятков лет с тех пор, как был расписан собор гречином Леоном. Штукатурка местами облетела, краски утратили нарядность и яркость от копоти и пыли, осевших на стенах после пожара в соборе Примечания [22].

И вот, однажды, князь позвал к себе Ивана.

- Собирайся, Иван, в Новгород. Сын мой Ростислав крепко потрепал софиян у Ждан-горы, до сих пор не могут опомниться, котора в Новгороде не утихает. Что у них там происходит, хочу ведать. К владыке Нифонту поедешь с моим посланием. К Суждалю он благоволит. Подарки ему от меня вручишь. Сведёт тебя владыка с изуграфом Олисеем. Ему тоже на подарки не скупись, да скажи, ежели откроет тебе свои хытрости, то и милость моя к нему будет немалая. Олисей, сказывали мне, все храмы в Новгороде росписями покрыл. Владыка зело им доволен. Дьяка с тобой посылаю, его обратно пошлёшь с вестями при первом же случае. Сам же обратно вернёшься, токмо, когда хытрость Олисееву постигнешь.

- Рад милости твоей, княже. Всё исполню, как велишь. Будут суждальские изуграфы писать святых не хуже гречин, но по-своему, - с тоской в глазах и грустью в голосе ответил Иван.

Его вдруг охватила появившаяся непонятно почему грусть. Радоваться надо: князь посылает на обучение в Новгород Великий, а у Ивана, словно камень на душе.

Бывают в отношениях между мужем и женой такие редкие мгновения безрассудной любви, когда их души и тела сплетаются во един узел неудержимых страстей. Такова была счастливейшая ночь перед отъездом Ивана. Он был радостно удивлён горячим ласкам Анны. Откуда только взялась такая сила любви?!

А поутру Анна залилась горькими слезами.

- Ну, буде реветь. Ты меня провожаешь, аки покойника. Не наводи тоску перед дорогой. Вернусь к будущему Спасу. Мне бы токмо узреть хытрости Олисея.

Тяжко было видеть Ивану рыдания жены. Никогда она так не убивалась. Он ещё раз прижал Анну к груди, трижды поцеловал, с силой отстранил от себя и зашагал, не оглядываясь, к исадам, где стояли наготове к отплытию лодьи с отрядом гридей.

Густой туман от реки расстилался по низинам почти до самого села, высившегося над серыми клубами на пригорке, словно Град небесный. Кучково обнимала предрассветная тишина. Только стражники изредка давали о себе знать приглушёнными звуками трещоток. Сторожевым псам он был привычен, они даже ухом не повели на всплески и голоса на реке - местные рыбаки часто по утрам причаливали с уловом к дневному столу боярина. И лишь когда люди, вышедшие из лодий, приблизились к дубовой острожной ограде, окружавшей усадьбу боярина, псы залились злобным лаем. Сонный привратник, кряхтя, поднялся с топчана.

- Кто такие? - грозно зарычала взлохмаченная борода в решётке воротного оконца.

Привратник, вдруг увидев княжий стяг с соколом, не дожидаясь ответа, бросился греметь засовом. В ворота вошли полтора десятка гридей князя Юрия.

- Аль не признал? Воевода аз княжий, Олаф. Бывал аз у Кучки о прошлых летех. Подымай своего господина, не мешкай.

- Нашего господина и подымать не надобно, вишь оконце засветилось - свечу возжёг. Боярин всегда до света встаёт.

Степан Иваныч слыл трудолюбивым и заботливым хозяином. У него во всём был порядок, иначе нельзя - промысел таков. Приходилось иметь дело с купцами из разных земель, даже с заморскими гостями. Людей вокруг них крутится много разных, среди коих и жульё, и ворьё. Попробуй не блюсти в строгости своё хозяйство - враз по миру пустят! Людям палец в рот не клади - руку откусят, - это Степан усвоил с давних пор.

Хозяйство Кучки обширное. Село расположилось в центре огромной паутины хорошо наторенных дорог и множества погостов с лодейными и тележными дворами. Сотни лошадей постоянно находились либо в пути, либо на погостном дворе, а ещё больше было вокруг хозяйства работных людей. Телеги, повозки, волокуши, постоянно в движении между погостами. Каждый обоз с товарами сопровождали боярские гриди.

Лодейные слободы, находившиеся рядом с погостными дворами, имели сотни разных лодий: для товаров, для лошадей, для скота. Были особые лодьи для нарочитой чади, и для чёрного люда. Лодьи держали путь по рекам до следующего волока, где находилось такое же хозяйство, как у Кучки.

Для своих погостов Кучка имел обширные угодья по реке Ламе, в низовьях Вазузы, на Москови, на границе со Смоленской землёй, на Яхроме, где был третий выход на Волгу. Огромное подворье располагалось в верховьях Яузы, при входе в Суздальскую землю по Клязьме. Однако далеко не на все земли имел Кучка жаловальные грамоты, потому и встревожил его приезд князя.

На крыльцо, жмурясь от лучей восходящего солнца, вышел хозяин, в одной понёве, без верхнего платья.

- Здрав будь, боярин! - приветствовал его Олаф.

- Хлеб-соль, воевода, добро пожаловать.

- Князь наш, Гюрги Володимерич с сыновьями в пути к тебе. Меня послал упредить. Заутре будут здесь.

- Милости прошу, гостю высокому завсегда рад. Не бывал он ещё в моём диком лесном углу.

- Не гость он еси, ано князь, господин отней волости, - поправил осторожно боярина Олаф. - Новый путь он прокладывает.

Боярин сделал вид, что не понял или не расслышал слов о господине волости.

- Се для князя путь новый. Купцов когда-то переправлял по Яузе. Неохотно оне идут по Клязьме. Река своенравная, да и несть по ней торговли.

- Яко несть? В Суждаль по Клязьме ближе, нежели через Ростов.

- Тамо окромя Суждаля и градов-то нету.

- Како нету? А Володимер?

- В Володимере купцов нет, Одне гриди, да чёрный люд работный. Се есмь сторожа Суждаля, пригород.

- Вот и хочет князь сделать его торговым градом. Ниже по Клязьме ещё град рубит - Ярополч, а между Володимером и твоим селом град Осовец закладывает.

- Э-э, - махнул рукой боярин, - улита едет - когда-то будет. Ноне вся торговля по Волге идёт в Ростов, да в Новгородску землю. Пустое се есмь дело гостей по Клязьме пускать. Встретим князя, яко должно, - продолжал важничать перед Олафом боярин. - Никишка! - крикнул он своего отрока. - Немедля сыщи тиуна, да скажи: пусть готовит всё для встречи князя. Аз сам на Клязьму отправлюсь, тамо встречу его.

С вечера на берегу разожгли большой костёр, чтоб ночью лодьи не проскочили мимо. Вот уже и светает, но лодий всё ещё не видно.

- Паки, заночевали князья где-то в пути, - Олаф зевнул, вглядываясь в рассветную полоску на горизонте.

- А ты сам-то ночью не останавливался?

- Ночи ноне коротки и светлы, вот и шли без остановки. Ан у тебя, боярин, мёды сладки да хмельны, наугощались мы, вот и тянет в сон.

- Возляг, полстницей укройся. Не опасайся, теперь уже не пройдут мимо.

За поворотом реки глухо послышались мерные удары бубна, помогающие гребцам разом наваливаться на вёсла. Вскоре показались маленькие движущиеся точки: одна, две, три... пять. Ветрила убраны, лишь вытарчивают острые мачты. Вот стали видны на воде игривые огоньки вокруг лодий - это на солнце вспыхивали всплёстки от вёсел.

Боярин послал отрока в избу. Тот привёл девку-красу в расшитом сарафане, с кокошником на голове, увитом жемчугом и каменьями; на белом рушнике блюдо с караваем хлеба и солонкой. По всему видно: боярин не хочет крутых поворотов в разговорах с князем, потому и девку подыскал - загляденье!

Лодьи причалили. Первым вышел поп. Трижды осенил крестным знамением всё округ и стоящих на берегу людей.

- Поласковее с князем-то, - шептал девице Степан, слегка подталкивая её вперёд, а сам, широко улыбаясь и чуть склонив голову, приветствовал: - Здрав будь, князь, с сынами и всем домом твоим. Добро пожаловать.

Юрий перекрестился.

- Дай Бог и тебе здравствовать, Степан, и твоему семейству, - отщипнул хлеба, обмакнул в соль и положил в рот. Полюбовался на девку и смачно поцеловал. Повернулся к Степану: - Кострище для нас распалили?

- Опасались, абы мимо не прошли в тумане.

- В устье суждальской Нерли аз крест каменный на высоком берегу поставил. Далеко видно. На стрежнях будем всюду ставить такие кресты. И здесь тож, там, на мысу, - князь указал на высокий выступающий далеко в реку крутой берег.

Степан понял: князь прибыл не ради ловов. Не успел сойти на берег, уже распоряжается, как у себя на дворе, даже не спросив, не посоветовавшись.

Путь по Яузе занял немного времени. К полудню были на месте.

Кучков двор был полон людей. Вся семья боярина, все слуги, вышли встречать суздальского князя с сыновьями. Глаза Юрия скользнули по женским фигурам, стоящим на рундуке крыльца - то были жена и дочери боярина. Его взгляд, дольше, чем на остальных, задержался на пышной юной красавице. Она очаровала князя. Мысли Юрия перекинулись на любимого сына Андрея: "Двадесять четыре лета скоро будет. Застоялся конь. За делами и не заметил, что молодца давно пора посягати".

Два дня пировали. За это время князю показали все окрестности, которыми он не переставал восхищаться. Подметил удобное положение села: "Не сельцо надо здесь держать, а град крепкий!"

Особенно хороши были заливные луга за рекой, с их густым разнотравьем.

Сколько сена запасаешь? - спросил Юрий, оглядывая с высокого холма далеко тянущееся к горизонту зелёное заречье.

- В сей уреме полторы тыщи стогов ставим, ежели весна не худая и разлив добрый. Табуны держу такие, абы впроголодь лошади не зимовали. Каков прокорм, таковы и табуны.

- Зело красно место для села выбрано. Хорошо здесь. А теперь пора погосты смотреть. С какого начнём? Да не забудь приготовить жаловальные грамоты межевые.

- Межа - се дело святое, без межы никуда, - рассеянно приговаривал Степан. - Теперь уже повсюду подсохло, дороги тверды, выбирай, князь, в какую хочешь сторону. Твой воевода прыток зело, все дороги разведал.

В глубине души у Степана всё-таки теплилась надежда склонить к себе княжье расположение, и потому охотно шёл на приветливую откровенность, хоть и не от души идущую, но позволявшую быть ближе к потаённым мыслям князя.

- Заутре едем на Ламу и Вазузу, там главные гостинцы. После сего хочу побывать на Яхроме.

Сердце Степана съёжилось. Он пытался угадать, какова же истинная цель приезда князя, но спрашивать прямо не решался. Ясно: скажет после осмотра всего имения, всех лодейных дворов, всех табунов и стад. А пока ежедень разъезды и хмельные застолья.

Андрей часто встречался взглядом с Улитой, дочкой Кучки. Оба глянулись друг другу. Застенчивая улыбка её сразила Андрея наповал. А глаза! - неба глубина! В косу цвета соломы спелой жемчужные нити вплетены, головку обнимает венец с самоцветами, на висках колты блещут изумрудами. Как плечиками поведёт, как взглядом поволокёт - у Андрея сердце к пяткам прыгает, дух захватывает! Слово за словом, получился у них разговор.

Улиту стали часто видеть прогуливающейся с подружками по берегу Москови. Чуть в сторонке за девицами шествовали Андрей с Ростиславом.

Заметно переменился вдруг в характере Андрей. Обычная его уверенность и неразговорчивость куда-то делись, он чаще теперь бывал в приподнятом настроении, весело балагурил.

Юрий как-то подметил в разговоре с сыном:

- Вижу, как ликом светишься, когда зришь на Степанову дочь. Ужель глянулась? И то не диво - девица зело красна! Ежели приворожила твоё сердце, то бери её за себя. Мы со Степаном благословим, и будет меж нами мир да лад.

Сын смущённо отвёл взгляд в сторону. Разговор этот застал его врасплох, он не знал что сказать отцу.

- Сердцем к ней присох, - сбивчиво, наконец, признался Андрей. - Но не княжна она.

- Что ж с того, что боярышня, а не княжна? Ты ведаешь, Ондрей, не любо мне, когда люди цепляются за стародавние обычаи, кои есмь помеха в нашей жизни. Чтить заветы отние и дедние надо, но ежели они мхом поросли, что тогда? У внуков и правнуков жизнь другая, нежели у предков. Кровь рода Ярославова течёт в твоих жилах, и ты передашь сию кровь своему сыну, моему внуку. Не по материнской крови родовое достоинство блюдётся. Паки, породниться со Степаном аз не против, был бы меж тобою и Улитой лад. Ну, а в приданое отдаю тебе твой любый град Володимер.

Андрей восторженно глянул на отца. Наконец-то и он будет теперь князем! Пусть в полной воле отца, в его волости, но со своим градом, и не княжич, а князь! Хоть суздаляне и ростовцы зовут Владимир своим пригородом, но придёт время, - и он в это верит всем сердцем, всей душой, - будут кланяться сему пригороду!

- Отец! Аз рад... Нет слов... - Андрей кинулся к отцу, они крепко обнялись.

- Аз тоже рад, иже всё так складывается. Ежели мы с тобой так лепо сладились, паки должон открыться, иже аз тебе другую невесту приглядывал.

- Другой мне не надобно.

- Ты погоди, послушай, абы не было потом каких-нибудь наветов, пересудов. Ты должон знать: внучку Симоныча, Христину, хотел за тебя сватать. Разумею, не такая лепая, как Кучковна, да и хвороба часто к ней пристаёт, но...

- Христина для меня яко сестра, мы вместе в одном дворе выросли, паки сердце у неё холодное, не по мне такая жена. Благодарен тебе, отец, за всё, паки днесь сердце моё с Улитой.

- Что ж, теперь можно и со Степаном говорить.

Степан знал пристрастие князя к чревоугодию и потому не скупился на угощенья. Распорядился заранее приготовить князю дорогие подарки. Много у боярина было в скотницах мягкой рухляди: соболя, горностая, бобра, не говоря уже о куницах и белках. Приготовил боярин много кувшинов заморского вина. Ничего не пожалел. Но самым дорогим подарком был скакун белой масти - молодой жеребец.

О приготовлении подарков знали лишь немногие. Молодшие бояре, служившие у Степана, однажды высказали по этому поводу своё опасение.

- Ты, Степан Иваныч, готовишь дорогие подарки, князя ублажать надумал, ати смотри, как бы он тебя не одарил.

- Что ещё? Говорите без кривоты, нечего попусту языком молоть! Аль забыли, кому служите?

- Об этом все говорят, будто сам не ведаешь?

- Кому что можно и надобно ведать - се моя воля. Твоё же дело тиунское - говорить мне правду.

- Прости мя грешного, боярин, но вот тебе вся правда: поостерёгся бы ты князя, не на ловы он сюда пришёл. Ужель ты не видишь, как князь на твою жену зрит? Молода она у тебя, зело красна. Ондрей тож твою Улиту охаживает, целыми днями от неё не отходит.

- За правду тебе моя милость. Нового же ты мне ничего не сказал. Сплетни разносят подлая чернь, а ты повторяешь. Языки рвать за сие дело надо! Уразумел?

Однако, раздосадованный этим разговором, Степан влетел в женскую половину терема, погнал из горницы дочерей и начал отчитывать жену:

- Ты что, бесстыжая, лядвиями перед князем вертишь! Зело игрива с ним, чёртова баба! Две дочери на выданьи, а она блядение вытворяет!

- Господи! - всплеснула жена руками. - Степан Иваныч, что ты говоришь?! Ужель аз на приветливость князя и улыбнуться не смею?

- Всем давно ведомо, иже князь похотлив и до чужих жёнок охочь, ан тебе сие не ведомо?

- Отколь же мне ведати? Подумай-ка сам.

"И впрямь сгоряча чепуху несу, - Степан немного приостыл, посмотрел на жену: - А баба-то и впрямь хороша. Вон щеки как насвёклила, и губы пухлы, и очи угольком подвела, и грецкие благовония на себя полоснула, лядвия округлы... Вот и получается, князь узрел то, мимо чего, не замечая, хожу ежедень". Боярин чуть вслух не рассмеялся, но, увидев игривую улыбку жены, вновь вспылил:

- Ано ты меня не позорь! Обаче дворовая челядь по углам шепчется, на меня косо смотрят. Замечу твоё блудовство - при людях выпорю! Ондрей тож вокруг Улиты крутится - сын в отца пошёл.

- Степан, ты токмо не тревожься, сказать тебе должна про дочку...

- Та-а-ак, доигралась?!

- Да нет же! Выслушай. Улита мне призналась, люб ей Ондрей, и он тоже по ней сохнет.

Степан опешил. Раскрыв рот, тупо уставился на жену.

- Ну, бабы, любого крепкого мужа в могилу сведут! - схватился за голову и ринулся вон из горницы.

Косые с хитринкой взгляды, шёпот, ссоры с женой, вконец вывели боярина из себя. Ночью он не спал и думал о том, какой нечистый принёс к нему князя. Днём ходил, словно пыльным мешком стукнутый, часто по пустякам раздражался. А тут ещё князь на разговор зовёт.

Степан велел кликнуть Фрола, своего ближнего мужа, и они вдвоём вошли в горницу. Там уже сидели Юрий, его сыновья Ростислав и Андрей, Симоныч, Олаф.

Степан хозяйской уверенной поступью вошёл в горницу, орлиным взором обвёл присутствующих. В его душе боролись два чувства: сдержанность, желание мира с князем, и стремление любой ценой защитить своё достоинство и честь.

- Божье благословение тебе, князь, и твоим людям. Как будем разговор вести? По покону, али по душе?

- Ну, ежели по покону, то тебе от сего легче не будет, ибо на многие угодья у тебя нет жаловальных грамот. Знамо земли без межевого подтверждения жаловальными грамотами - есмь княжья собина. Так что, выбирай, яко разговор вести будем. Мне было б любо говорить с тобою по душе.

- Нет такой правды, абы обжитые искони земли отбирать у вятших мужей, - хмурился Степан.

- Есть такая правда. Симоныч, возьми-ка Ярославову Правду, да прочти боярину, абы ведал межевые уставы.

Симоныч взял в руки книгу, полистал, внимательно вглядываясь в листы.

- Вот, о межевании... - побурчал что-то себе в бороду. - Сказано, яко писано. На, чти! - протянул он книгу Кучке.

Степан рукой отстранил от себя книгу.

- Мне сия замшелая правда ведома, но есть и другая...

- Вот что, Степан, пора нам с тобою совет держать, - прервал его Юрий, стараясь повернуть разговор по-доброму. - Посмотрел аз твою жизнь. Велико имение, и хозяин ты достойный, и полетные подати даёшь исправно. Как тебе уже ведомо, отчину свою аз намерен крепить градами. Паки ты до сего времени в стороне от моих помыслов. Всё Залесье преображается от Клязьмы до Белоозера. Не должон ты быть в стороне от сих дел. Надо нам вместе поразмыслить, како быти, - князь взглядом маленьких глаз сверлил боярина и доброжелательным тоном продолжил: - Обаче в скотницы свои всё больше кладёшь прибытка, а подати остаются прежними.

- Князь! Ты...

- Ты, Степан, погоди, аз своё слово скажу, паки и тебя послушаю и волю свою явлю. Дружина у тебя не менее моей, однако, в поход на Новый Торг, в битву на Ждан-горе ты не дал ни единого воина. Как сие разуметь? Своя корысть выше нужды земли Залесской?

- Князь, несть моей воли воевать с ноугородцами. Волоки и погосты для того и ширю, абы ихних купцов принимать и сопровождать с товаром, охранять от татей. Како же мне с ними воевать можно? Тогда сам татем стану? Не по мне се дело.

- Верно, сие дело есмь князя, токмо аз могу сказать, с кем и когда воевать. Боярское же дело исполнять волю князя, ибо боярское имение в княжьей отчине стоит, и в сей волости аз есмь господин. Так вот, Степан, имение твоё такое место имает в отчине моей, где ради опаски сей земли грады ставить буду. Опрежь всего град заложу на Яхроме, где Волга с Клязьмой смыкаются. Тверь усиливать буду, и волок на Ламе тож. Ставить буду мытные заставы. Первого мытного тиуна с дружиной ноне ставлю на Яузе, для сего твоё подворье мне надобно, на время, ан дале, Бог даст, и острожец поставлю с твоей помощью - сие есмь первые Мытищи на новом гостинце. Твоё сельцо и всё хозяйство при тебе остаётся, но мытное буду не через тебя брать, а через моих мытных тиунов. Се моё слово и воля. За приветливость и хлеб-соль тебе моя милость, и будет ещё большая, ежели будешь исправно и верно мне служить. Окромя сего, есть и ещё добрые мысли о наших детях, но об этом потом, опрежь о делах.

Степан почти не слышал князя и едва сдерживал себя от гневного порыва, обида сдавила ему грудь. Наконец, он глухо прохрипел:

- Почто губишь, государь?

Юрий от неожиданности приоткрыл рот, удивлённо глянул на боярина. "Насмешничает? Так даже киевских князей не величали, а тут... Льстит боярин?"

- Не погуби, князь, аз тебе подарки великие приготовил. Изволь, кликну, вборзе доставят.

- Благодарю тебя, Степан, паки ты меня не уразумел. Твоё имение у тебя не отбираю. Нешто аз нехристь какой? Твоё сельцо с погостными дворами не токмо есть мытное место для пополнения княжьих и твоих скотниц. Сие есмь врата извне в мою отчину с главными гостинцами Руси: Волгой и Днепром. Ан посему, хочешь ты того, али нет, здесь будут стоять грады и княжьи мытницы.

Кучка понял: это конец его несметным прибылям. У боярина потемнело в глазах, и он во гневе выпалил:

- Лиходействуешь, князь! В землю меня живьём загоняешь! Не бывать сему! Фрол, подымай дружину!

Фрол, повинуясь хозяину, вскочил со скамьи, но дорогу ему преградили Ростислав с Андреем. Тот сел на место, искоса поглядывая то на Степана, то на князя.

- Степан, успокойся, - сдержанно продолжал Юрий. - Волость моя должна быть защищена от ворожьих посягательств. Новгородцы уже приходили. Ноне смоленский князь с братьями супротив меня. Обособился он от Киева, епископа себе поставил. Широко размахнулся племянник. Отец мой тщился епископа в свою Смоленскую волость поставить, да не успел сего содеять. Муром и Рязань смотрят, где у меня место послабее - тоже свой кус отхватить хотят. Волжские народцы наведываются отнюдь не с товарами, а с топорами. Како же не крепить свою отчину? Разорвут её на части, аки псы гладные. Теперь Залесье не глухой край, а лакомый кус. А ты, Степан, сему разору пособничать хочешь? Ты либо служить мне должон, либо супостатом станешь. Ано ворога в своей отчине аз не потерплю. Посему выбирай: быти тебе ближним помощником в моих замыслах и, более того, могли бы породниться, либо...

Степан растерялся. Он взглянул на князя, увидел прищур маленьких глаз и кривую улыбку, и принял услышанное за насмешку.

А Юрий продолжал увещевать:

- Ты, Степан, добрый хозяин-господин. За делами своими аз не мог к тебе дойти до сего дня. Вот, наконец, дошёл. Для чего? Абы твои срамные слова слушать? Тебе бы понять и поддержать своего князя, а ты мне угрожаешь дружиной. Аз терпелив, но не бесконечно. Вот и поразмысли: миром дело сотворим, али гридей звать будешь?

- Укороти, князь, руки свои долгие. Имение своё не отдам и с Новгородом воевать не стану!

- Ты забыл, боярин, кому служишь, и в чьей отчине твоё имение находится. Кто даровал землю сию в кормление твоему отцу? Молчишь? Может ты её у поганых отвоевал? Мой отец дал её твоему родителю! За что? Абы его племя верно служило роду Ярославову, потомок коего аз есмь. Ты живот свой нажил, обдирая купцов и гостей заморских, а князю малую толику отдаёшь от сего прибытка. Мне же на обустройство отней земли много кун надо.

- За что же ты мне жизнь паскудную прочишь? Аз не холоп твой! Спалю сельцо и все погосты и уйду со всем двором, со всей челядью к Изяславу! Мало тебе моего позора, ати ещё и жену бесчестишь! Видно, правду люди говорят о твоей похотливости! Коли мне не жить, то и по-твоему не бывать!

Кучка бросился к стене, сорвал иноземную саблю и бросился на князя, но тут же получил сильный удар по шее, голова его откинулась, он потерял равновесие. Падая, стукнулся головой о стоящий рядом золоченый железный шандал.

Всё произошло мгновенно, никто не успел даже пошевелиться. Это Андрей нанёс удар Кучке. Мужество и отвага княжича были всем известны, как и тяжёлая рука его. Теперь вот и быстроту явил такую, словно борзая на ловах. Если бы не Андрей, чем бы могло всё кончиться? Этот вопрос Юрий позднее задавал себе не раз. Сын спас отца от погибели.

Олаф открыл дверь в сени, кликнул гридей. Те вошли и, ничего не понимая, уставились на князя.

- В железы его, - Юрий кивнул в сторону лежащего у лавки боярина.

Фрол понимал, что защитить своего господина он не мог и с опаской поглядывал в сторону Андрея. А тот стоял беспомощно опустив руки, словно не он свалил Кучку, а его, Андрея, кто-то сильно потрепал. "Вот тебе и сватовство", - пронеслось у него в голове.

"Боярин наш на князя меч поднял!" - разносили люди в растерянности по сельцу и округе с быстротой молнии.

Олаф велел своим гридям быть наготове и не снимать доспехов. Кучкова тиуна он послал звать всех служилых людей на двор.

Юрий метался в раздумьях: как быть со Степаном? Он то успокаивал себя, то распалялся гневом. Наконец призвал сыновей, дядьку и попа.

- Отче, что скажешь?

- В трудную годину обращаться надо к Богу и Святому писанию, а ещё помнить заветы отние. В Писании же сказано: "Не давай злу побеждать себя, но побеждай зло добром".

- Боярин на меня меч поднял, и за сие злодеяние аз должон быти к нему добр? Се не княжье дело, се дело поповское. Ежели б он уразумел меня, были б мы с ним сватами. Нешто не по добру аз поступил?

- Ты, отче, уразумей главное, - заметил Симоныч, - боярин поднял меч на Ярославова потомка, волостеля, Церковью освященного! Можешь ли ты представить себе, что было бы на Руси, ежели бы бояре могли подымать мечи на своих князей? Кончилась бы Русь! И стали бы все, и князья тож, холопами у поганых.

А поп твердил своё:

- Блаженной памяти отец твой, Володимер Всеволж, тожде говорил: не проливайте кровь хрестианина, даже если и виновен он.

- Верно, отче, но дед мой не мог себе представить, иже меч на князя может быть поднят не врагом в бою, а его же слугой, на его же земле кормящимся! - жёстко выпалил Андрей.

- Ты, сын, помолчи, пока старшие своё слово говорят. Скажешь, когда позволю.

Андрей недовольно, но покорно замолчал.

- Не могли наши отцы такого себе представить, посему и в Правде Руськой о таком случае несть глаголов, - заявил Юрий и, обращаясь к Ростиславу, спросил: - А ты что разумеешь? Ондрей уже своё слово сказал, теперь ты говори.

- Казнить надо прилюдно! - снова влез Андрей.

- Опять ты, Ондрей! Дай слово Ростиславу молвить, он старше тебя, - возмутился отец.

- Аз, батя, как Ондрей разумею.

- Ты, Ростислав, всю жизнь думаешь, как Ондрей. Но ты, Ондрей, почему такой злой и жестокий? Кучка на меня меч поднял, ан у меня нет жажды видеть его кровь. Ты же дочь его полюбил. Вот мы его казним ноне, ан у него тоже сыновья есть. Вы не опасаетесь, паки они мстить будут, ежели не мне, то вам? Нужна ли нам такая распря в земле нашей? Говори, Симоныч, твоё слово всегда вернее всего.

Симоныч уверенно с расстановкой произнёс:

- Боярина Кучку казнить.

Юрий ожидал от него иного. Резко откинулся к стене и внимательно посмотрел на дядьку: не ослышался ли?

- Чем дольше будем сомневаться, - продолжал Симоныч, - тем хуже. Недовольство ростовских бояр вызовем, а Кучка с ними повязан делом, они его опора. Все товары он поворачивал не на Суждаль и Володимер, а в Ростов, и лишь после сего оне попадали на суждальское торжище с большей ценой. Ежели ростовские мужи подымутся за Кучку, не избежать смуты. Прощать же такое нельзя. Поверь, Гюрги, сие будет ещё хуже. Утверди свою волю днесь, абы стол твой был крепче присно.

Юрий вопросительно посмотрел на попа.

- Прости меня, княже, но дать своё благословение на убиение души хрестианской не могу.

- Поднявши на меня меч, боярин у тебя благословения не спрашивал. Ладно, иди, отче, мы без тебя грех на души возьмём.

Когда поп удалился, Юрий спросил дядьку:

- Между нашей и Кучковой дружиной котора не встанет? Не было б кровопролития, се ноне допустить нельзя.

- Фрола и сотских мы на всякий случай повязали и в поруб бросили. Без них дружина - стадо овнов.

- Да-а, бились мы со Степаном когда-то на мечах, как днесь помню. - Симоныч от испуга открыл рот, не понимая, то ли бредит, то ли... - Токмо мечи у нас тогда были деревянные. - Симоныч глубоко вздохнул, словно тяжкую торбу с себя сбросил. - Собирай людей на двор, - вдруг осерчало выпалил Юрий, - слово своё княжье скажу чади Кучковой.

Князь вышел на крыльцо. Двор полон людей. При появлении князя все поснимали шапки, нестройно, настороженно раздались приветствия и славословия.

- За хлеб-соль аз был милостив к боярину Степану. Ано Бог лишил его разума, и он поднял меч на своего господина, а посему в ночесь и был казнён. Боярин Фрол и Кучковы сотники - в порубе, но покуда вины за ними нет и, опросив другой раз, отпущу с миром. На вас, люди, гнева моего нет. Каждому службу нести исправно мне и моим мужам. Посадником здесь оставляю моего воеводу боярина Олафа. Его слово - слово княжье.

- Мы в твоей воле, твои людишки, челом бьём о милости к нам, - послышалось в толпе.

- Тако и добро. Благость Господня не покинет нас.

Симоныч осторожно спросил князя:

- Ты почто молвил, иже Кучка казнён?

- Абы отступа мне не было. Ты найди среди гридей верного мужа выполнить мою волю вборзе без всякого шума. На позор не выставлять. Выполнит всё как надо - деревенькой пожалую.

В женской половине терема стоял истошный вой.

- Ать уймите их, - взмолился князь. - Симоныч, пойди и скажи им, что беру их к себе в Суждаль, будут жить при моём дворе, ни в чём не нуждаясь и в чести. Сыновьям тоже скажи: милостив к ним буду, коли не будут зла держать и будут служить мне верно.

- Ты что, Гюрги, нешто можно сыновей казнённого при себе вольно держать? Оне токмо и будут жаждать отмщенья! Их надо в оковы и Тмуторокань нашу сослать.

- Яку таку Тмуторокань?

- Се тако Судиславль называю, куда князь Ярослав брата своего сослал когда-то.

- Нет, Симоныч, не прав ты. Сыновья Кучки боярского роду, и они должны быть в чести. Вины за отца за ними нет. Не по своей злобе казню их отца. Ноне оне сего не разумеют, а наше дело растолковать им и сделать так, абы служили мне верно. К тому же и при мне они будут на виду, иначе ростовские мужи их борозо окрутят.

- Воля твоя, Гюрги. Время покажет кто из нас прав. Но смотрей тайных к ним приставить надобе. Подумай, не змею ли ты на груди пригреваешь?

Юрий вздрогнул. В памяти всплыл давний разговор с ключницей во Владимире, когда она сказала: "Змея, коя принесёт несчастье, ежели не самому тебе, то потомству, это не ростовские бояре, а другая затаённая опасность". На мгновение Юрия охватило сомнение. "Нет, не может быть. Какая опасность от юных сирот? А кто же о них потщится? Это днесь они волчатами смотрят на меня, а пригрею, обласкаю - будут служить верно. К тому ж и Улиту за Ондрея выдам".

Вдруг дверь резко открылась, в горницу влетел отрок. Юрий нахмурился и хотел отчитать его за дерзость, но тот, опередив князя, крикнул:

- Князь! Гонец из Суждали!

- Что ещё? Не успел уехать и вдруг следом гонец. Веди его сюда.

- Скончалась княгиня, - поклонился в пояс гонец и, выпрямившись, размашисто перекрестился.

Все взмахнули руками, творя крестные знамения.

- Вот и Божья праведная кара за деяния мои греховные, - сказал с грустью Юрий и спешно удалился в покои.

Весть о казни Степана Кучки поразила ростовских бояр в самое сердце. Дорофей кликнул к себе старую чадь.

- Всем ведомо о злодейской расправе князя со Степаном Кучкой? Прими, Господи, душу с миром новопреставленного раба твоего. Объявился властодержец во всём своём презренном обличье. Теперь и за нас возьмётся.

Бояре неуверенно, с опаской пытались поддержать своего тысяцкого.

- Неслыханная расправа!

- Грех-то какой взял на душу князь!

- Что же теперь с семьёй Степановой будет?

- Как же сыновья не вступились за отца? Ведь у Кучки дружина немалая.

- Теперь и нам надо держать ухо востро.

Вдруг среди разноголосицы резко прозвучало:

- Гнев праведный несть гнев греховный.

Гридница затихла. Первым пришёл в себя Дорофей.

- Что яко, Василий, по-твоему, правда не за убиенным Степаном, а за князем? Не разумею тебя.

- Степан уже давно шёл против княжьей воли. Он сам выбрал свою долю. Нешто не есмь буесть, отказать князю в полку на новгородцев? Доселе почитали за честь послать своих детей на княжью службу, а Степан почёл сие зазорным для себя. Гордыня его зело обуяла, вот и пришёл суд Божий.

- Не гневи Бога, Василий! Се не Божий суд, се греховная дерзость князя. Иже ты его слуга и зять его посадника, ано жизнь твоя в Ростове и ты должон быти заедино с нами.

- Ты, Дорофей, попусту мужей ростовских ведёшь против князя. Всем от сего токмо худо.

- В Суждали держит стол твой "праведник", а столу где должно быти?

- Потому и не живёт князь в Ростове, иже несть ему здесь поддержки.

- Заступник княжий нашёлся. Аз давно вижу, в какую сторону ты свою главу покланяешь, ано не думал, иже ты встанешь против нас, ростовских мужей. Выбирай, Василий, пока не поздно с кем тебе быти.

- Но и ты, Дорофей, оглянись, туда ли ты идёшь? Не добрый у нас разговор получился. Пакостными делами князя к Ростову не привадить, добром надо его сердце манить.

- Больше, Василий, аз у тебя совета не спрошу. У князя тебе надо быти советчиком! - стукнул Дорофей отчаянно кулаком по столу.

Вернуться на оглавление