ВАЛЕРИЙ МИХАЙЛОВИЧ АНИСИМОВ
Из трилогии "ПРЕРВАННАЯ ЗАРЯ"
XII - XIII века
РУСЬ ВЛАДИМИРСКАЯ
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 6. БОГОЛЮБСКИЙ САМОВЛАСТЕЦ
Князь отпустил Бориса на несколько дней разобраться с делами в своём хозяйстве, наконец-то запрет ехать в Суздаль снят!
Получил в своё время Борис от князя за свою верную службу две деревеньки на берегу Нерли, да ещё сельцо у него под Суздалем, данное когда-то отцом ему в приданое. Давно Борис не бывал в своих имениях, вот и решил, не тратя попусту времени, заехать в каждое из них, навести, ежели надо, порядок, а потом заехать в Суздаль к отцу и навестить Доброславу. Как она там после похорон матери? При этой мысли он вздрогнул, словно неожиданно остановился у пропасти. 'А надо ли? Князь сказал, что жениха ей нашёл, к свадьбе готовит. Нет, нельзя к ней без приглашения, даже, чтобы просто выразить соболезнование по поводу кончины матери'.
Ехали на трёх санях с крытыми верхами. Предстоящая свобода нескольких дней от княжьей службы и лёгкий морозец веселили душу, настроение у Бориса было прекрасное. Кони, словно чуя это, бежали иноходью легко по заснеженной реке.
Утренняя заря предвещала ясный день. Небо вокруг чистое, прозрачное, и лишь узкая полоска облаков прикрывала алеющий горизонт. Солнце медленно поднималось над заснеженными просторами. Вот первые лучи его полыхнули по вершинам берёз, и ветки, опушённые инеем, засверкали мириадами искр, словно кто-то щедрой рукой рассыпал звёздочки ночного неба на застывшие от мороза перелески.
Проехали несколько селений, раскинувшихся по берегам Нерли. Рядом с возком боярина бежал неразлучный Полкан. Вдруг пёс бросился в сторону, встал, насторожился, стал нюхать снег, разгребая его лапами.
Возок остановился.
- Что там? - насторожился Борис. - Ничего изрядного, боярин. Там в сторонке, будто человек лежит в снегу.
- Иди, посмотри.
- Отрок лежит, кажись замёрзший, а може еще не замёрз. Чей человек - неведомо.
- Видно опять владыка лютует. В своих сёлах смердов за недоимки пытает. Так что же вы, бросайте его в сани. Ежели отойдёт, тогда узнаем, кто таков, ежели не суждено, знамо царствие ему небесное. Трогай!
Борис вспомнил, как однажды, проезжая по княжьим делам мимо одного из владычных сёл поздним вечером, он услышал стон возле овина, стоящего на отшибе. Он поднял руку и, ехавшие с ним гриди, остановились, прислушались.
- Почудилось, видно, будто человек стонет.
- Нет, боярин, не почудилось тебе, и впрямь стон из овина доносится.
Всадники спешились, подошли вплотную к срубу. За дверью слышался слабый стон. Топором сшибли запор, отворили дверь и остолбенели! На бревенчатой стене висел распятый мужик! Запястья и ступни его пробиты огромными гвоздями, голова повисла беспомощно на грудь, под ним лужа крови.
С трудом вытащили гвозди. Смерд окончательно впал в бесчувствие, и расспрашивать его было бесполезно.
В сельце староста со страхом принял страдальца.
- За что его так? - спросил Борис. - Кто сие содеял? - Староста молчал и трясся от страха. - Говори, нечистая тебя... Аз ведаю, иже се дело рук владыки! Говори, не то самого к князю поволоку в оковах!
- Мы люди владычные, подневольные. Буду говорить - язык отрежут. Недоимка за им, - староста кивнул в сторону полумёртвого смерда, - за прошлые лета, паки, будто ещё слух разносил о блудовстве вла... - староста поперхнулся, начал творить крестные знамения. - Вот и получил за свой язык поганьский.
- Вот ужо князю поведаем о сих делах богопротивных. А ты скажи владыке, иже снял смерда со стены тысяцкий князя боярин Борис Жирославич.
Староста, беспрерывно кланяясь, просил заступничества, ибо теперь за недогляд достанется ему и от владыки.
- Слуги владычны зело свирепы, ачесь и в рясы одеты, - плакал староста.
Кони резво летели. Но вот и ворота боярского двора. Возница с натугой натянул вожжи, кони, тряхнув гривами, зафырчали, нетерпеливо перебирая ногами, будто радуясь предстоящему отдыху.
- Вишь, ажо животина чует, иже домой пришла, - оживились детские, спешиваясь, и весело балагуря.
- Опрежь делом займитесь, а потом языки чешите. Несите отроча в поварскую, разденьте, да натрите гусиным жиром, може отойдёт, - распорядился Борис и ушёл к себе в горницу.
Он не успел ещё переодеться, как в дверь забарабанили. 'Что ещё за пополох?' - чуть не выругался он по-чёрному, открывая дверь. На пороге в растерянности стоял слуга.
- Боярин, тамо девка... - почти шёпотом произнёс он.
До Бориса не сразу дошло, о чём тот говорит.
- Что яко девка, али юнот? Дышит ли он? Отогревайте! Али не горазды к сему? Токмо и алкаете хмельным упиватися, а на добрые дела не горазды - горячился Борис.
Слуга, понурясь, уже повернулся обратно, как вдруг Бориса что-то дёрнуло: - Стой! Говоришь, девка? Пойдём.
Борис подошёл к лавке, распахнул полстницу и оцепенел. Перед ним лежало нагое безжизненное тело...
- Добрушка! - только и смог он произнести.
Коса распущена, волосы рассыпались по плечам, груди белые, как мрамор, на бёдрах остатки рваной сорочки с пятнами крови.
- Где Евсевия! - очнулся он. - Немедля разыскать старую и со всеми зельями - ко мне! Борзо! Все вон отсюда!
Борис, нервничая, прикрыл девичью наготу. Прислонился ухом к устам Доброславы. Непонятно. Он снова откинул полстницу и положил ухо на грудь девицы. Стук собственного сердца мешал слушать. Мысли переполняли голову. После ночи, здесь, в снегу, в полуверсте от деревни, одна?! Почему?!
В поварню привели старую ведунью Евсевию.
- Наконец-то! Вечность прошла, сатанинское отродье! Вот что, старая, натирай своими умащиваниями, делай что хочешь, но чтоб девица была жива! Ты уразумела? Ежели выходишь - одарю зело!
Старуха раскрыла девицу, наклонилась, потрогала от ног до головы, послушала сердце. - Ты что, боярин, ума лишился? - зыкнула старуха на Бориса. - Нешто можно замёрзшее тело тащить в тёплую избу? Кожа будет слезать клочьями. Вот и будет тебе 'выходишь'. - Старуха пошамкала беззубым ртом, что-то приговаривая, потом глянула из-под лохматых бровей на Бориса и уже тише молвила: - Жить будет. Кровь молода и горяча, а вот что будет с перстами - не ведаю. Вели, чтоб вынесли её в сени. А ты иди, иди, любезнай, нече на голу девку пялиться. Вот отогрею, тогда дело твоё, а покуда мне помощники не надобны.
Второй день ходил Борис в напряжении, с досады разгоняя дворовых по углам. И вот Евсевия кликнула его.
Какой тяжёлый сон. Доброслава с трудом открывала веки. Сколько же времени она проспала, и какие сны ей снились? Первое, что она увидела, это склонившееся над ней морщинистое старушечье лицо, шамкающее беззубым ртом, отчего подбородок соединялся с носом до того смешно, что Доброславе захотелось улыбнуться. Закрыла глаза и снова открыла: старухи как не бывало. Неужели это всё ещё сон? Доброслава повела взглядом, осматривая незнакомую обстановку. Почему она здесь? У кого? Что произошло? Постепенно в памяти восстанавливались одно за другим события. Но что это? О, Боже! Над ней склоняется Борис! Точно, он!
- Ты жива! Счастье-то какое! - шептал он ей на ухо.
Нет, это не сон! Она высвободила из-под полстницы руку, обняла его за шею, привлекла к себе. Они сомкнулись устами.
- Добрушка, милая, тебя Евсевия едва отходила, ты не подымайся, нельзя тебе, потом всё расскажешь. Наперво отдохни.
Доброславу от волнения вновь покидали силы. Закрыв глаза, погрузилась она в сладостный сон.
- Твоя правда, владыко. Будут меня почитать отца в место здесь в Володимере, а оглядываться будут на Киев. Однако Мстислав меня не признаёт старшим. Он с братьями, тако ж и их отец, выскочки и похвальбишки. Их старшинство в Мономаховом роде закончилось на моём дяде Мстиславе. Ежели его называли великим князем, паки се не знамо, иже и сын его Изяслав, и внук Мстислав, есмь великие князья.
- Ежели б ты, Ондрей, не ушёл из Вышгорода, был бы Киев под тобою.
Андрей резко повернулся к епископу, пытливо глянул в глаза.
- Ужель ты каешься, иже ушёл со мною? А как же Покров Богородицы? Мне, худому грешному рабу Божьему, Она указала путь из Вышгорода сюда, на мою родину, и завещала своё покровительство, покуда буду верен Её завету, - Андрей умолк, глядя вдаль в нерлинскую пойму. Затем, как бы советуясь, добавил: - Надо всех, обиженных Мстиславом, звать к себе.
Епископ одобрительно кивнул головой.
Первым на зов владимирского князя пришёл Владимир Мстиславич, дядя киевского Мстислава. Андрей принял его, но, зная о его непостоянстве и малодушии, видеть рядом с собой не захотел и послал его жить к Глебу Ростиславичу в Рязань. Глеб рязанский был женат на племяннице Андрея, дочери покойного Ростислава Юрьевича. Андрей следил за судьбой племянницы и опекал её, как раньше благоволил к старшему нерешительному брату, её отцу.
Вскоре прибыл к Андрею сын покойного князя Ростислава Святослав, изгнанный из Новгорода после смерти отца. Святослав с помощью Андрея отомстил за своё изгнание. Он обложил Новый Торг, взял его и сжёг. Смоленский Роман тоже заступился за изгнанного брата - спалил Луки. А после этого Андрей объявил новгородцам, что не будет им другого князя, кроме изгнанного ими же Святослава. Однако гордые и упрямые новгородцы послали в Киев к Мстиславу с просьбой прислать к ним по давнему обычаю своего сына. Тогда Андрей велел своим воеводам хватать яко злодеев всех послов новгородских по всем дорогам.
Однажды Андрей велел разыскать епископа Феодора и немедля прислать его к князю.
- Что тако борзо кликнул меня?
Андрей сидел угрюмый, встревоженный.
- На, читай! - протянул он епископу свиток с вислой печатью патриарха.
Послание Луки Хризоверга больно затрагивало самолюбие владимирского князя. Патриарх хвалил Андрея за его тщания к делам духовным, за создание невиданных по красоте храмов, распространении веры Христовой в своей земле, однако, требовал отдать на митрополичий суд еретика-епископа Феодорца, и в случае неповиновения грозил князю отлучением от церкви.
- Вот она, пакость Леона, когда аукнулась нам! - возмутился Феодор. - Им нужно меня судить!
- Почто только посылал тебя в Царьград? Меня, володимерского князя, грозит отлучить от церкви! Патриарха и императора задело за живое, иже пересылаюсь послами с Фридрихом. Се митрополит явил им своё недовольство, иже с латинянами добрые отношения у меня складываются. Видно силу почувствовал за собою, даже игумена печерского Поликарпа заставил вновь поститься по средам и пяткам, отменив в трапезе даже масло коровье и молоко. Владыка Антоний епископ Черниговский тоже голову поднял на своего князя и бояр, бранится на них за мясоедение в постные дни. - Андрей глубоко вздохнул, посмотрел Феодору в глаза. - Тебе надо ехать к митрополиту, но не на суд, а на поставление. Не может митрополит супротивиться воле володимерского князя. Не дали мне опричную митрополию установить в Володимере - ладно, потерплю ещё, но указывать мне митрополит не может! Аз господин на своей земле!
Князь был настолько грозен и решителен, что даже Феодор видел его таким весьма редко.
- Не пойду в Киев! Не может быти судией мне, русичу, митрополит гречин.
- Не на суд, а на поставление аз грамоту даю, - строго повторил Андрей. - Не посмеют они тебя, посланца володимерского князя, судить!
- Меня благословил патриарх! Чего им ещё надо?!
- Не упорствуй! Видишь, патриарх снял своё благословение. Мы с тобою в патриаршей воле, и от этого не уйти никуда.
- Тебе самому надо ехать к патриарху.
- По что? Много чести. Пусть сам идёт ко мне. Он токмо своих митрополитов гречин присылает, а сам в подопечных его духовному сану землях не бывал. А как ты разумеешь, отлучит он меня от церкви? Вот была бы радость Мстиславу! Вот тогда все соузники от меня отрекутся.
- Остаётся, Ондрей, одно: Киев есмь первопрестольный град, тебе тамо и сидеть. Тогда и митрополит будет под твоей десницей.
Князь и владыка некоторое время молча смотрели друг на друга.
- А може и не грех к папе посольство отправить? Ты, Ондрей, помнишь моего дядю сестрича, боярина Петра Бориславича? Был он на службе у Изяслава Мстиславича, а ноне он у его сына Мстислава. Так вот, Пётр книжник и философ, коему нет ноне равных в Руси. 'Изборник' Святослава Ярославича помнит наизусть. Говорит, что и католики, и православные неправильно толкуют праведности жизни и исповедания, и токмо праведный суд Господень разрешит спор в христианском расколе. Так что, нет на земле архиерея, который бы мог судить о праведности дел наших. И католик, и православный кланяются единому Богу, ано токмо Господь на своём суде истину укажет каждому, а нам скудоумным нужно жить по своим разумениям, и воздасться каждому по его мере.
- Помню твоего дядю Петра. Зело совершенен он в лихоречье. Позови его с собою к митрополиту, защитит он тебя от неправых нападок. Нешто вы, два книжника изрядных, не переспорите Леона? Это он тамо воду мутит. Да вы оба можете упреть весь архиерейский собор! Токмо норов свой попридержи.
- Взял бы его, ан митрополит и все архиереи в Киеве его видеть не могут. Ежели б не заступничество Мстислава, давно бы онафеме предали.
Видя, как епископ терзается в сомнениях, Андрей решил: хватит увещеваний, надо волю явить.
- Все сомнения твои тщетны. Чем больше ты в себе сомневаешься, тем больше митрополит уверует свою правоту. Надо епископу Леону закрыть поганьско едало. А посему, исполняй мою волю, иначе мне придётся тебя силой отправить, яко татя с большого гостинца.
Андрей огорчился, что разговор с его ближайшим советником приходится вести в жёстком тоне. Феодор всегда был верным проводником княжьей воли. 'Что же случилось? - думал князь. - Почему он упорствует? Ужель не понимает, что сим ставит стену не только между владимирским князем и митрополитом, но и между патриархом. Князья только что начали признавать меня старшим, становятся соузниками, и всё это может враз развалиться'.
- Ладно, Феодор, утро вечера мудренее, иди с Богом. Когда оба остынем, тогда и продолжим разговор. Но не надейся на мою слабость к тебе.
Андрею не давало покоя союзничество киевского князя Мстислава со Святославом черниговским, Олегом северским, с Ростиславичами Давидом, Рюриком, Мстиславом. Даже родные братья Андрея - Глеб и Михаил склонны были к союзу с Мстиславом.
Правда, союз их был направлен против половцев, грабивших торговые корабли по Днепру. Князья совершили удачный поход и взяли богатую добычу. Вот тут и случилось то, что всегда бывает при дележе большого пирога. Двоюродный брат Андрея, Владимир Андреевич, остался недоволен и требовал от Мстислава наделить его городами и, не получив таковых, удалился обиженным к себе в Дорогобуж.
Андрей несколько успокоился, видя распадающийся союз, и решил воспользоваться этим, продолжая привлекать на свою сторону обиженных.
А Мстислав удовлетворил настойчивые требования новгородцев и послал к ним сына. Во вторую седмицу Великого праздника Воскресения Христова, апреля в четырнадцатый день тысяча сто шестьдесят восьмого года, юный Роман сел на новгородский стол, после чего новгородцы вторглись в Смоленскую землю и сожгли Торопец, разорили часть Полоцкой волости, захватили много полона.
Скорбью в сердце Андрея отозвались новгородские события. 'В душу он мне наплевал!' - с обидой и ненавистью переживал владимирский князь гордую надменность Мстислава по отношению к себе.
Печально было слышать Андрею весть о возвращении из Царьграда брата Всеволода, который вместе с Михаилом и Глебом стали служить Мстиславу. Но у Андрея всё-таки теплилась надежда урядиться с родными братьями и привлечь их на свою сторону.
Борис вскоре вновь приехал в свою деревеньку, где оставил на попечение Евсевии Доброславу.
- Дождалась, не уехала, слава Богу. Аз думал, расстанемся не попрощавшись. Собирайся, Добрушка, князь тебя кличет. Аз ему рассказал о твоих злоключениях. Он сказал, что имение твоё берёт под свой присмотр, а тебя ждёт в Володимере.
Борис вздрогнул. Он никогда ещё не видел такого спокойного и всепронизывающего взгляда Доброславы, как у Пантократора в куполе собора. Но Вседержитель почему-то всегда смотрит на людей сурово, а она излучала столько тепла, столько света! Будто в груди у неё было не сердце, а целое солнце. Она вся светилась, её взгляд притягивал его и, повинуясь, Борис присел на краешек ложницы.
Она ничего не говорила, а только смотрела на него. А он вдруг онемел, и слова вымолвить не может. Только что он ехал от князя, держа в голове напутствие его о том, что Доброслава невеста чужого князя. Борис, напрягая последние силы воли, заставлял себя осознать, что Доброслава теперь существует для него только в его памяти, и не более. Надо с этим смириться: она невеста, и скоро будет женой чужого мужа! А в жизни Бориса не было такого случая, когда бы он мог присвоить себе чужое, даже не осознанно. Но что с ним происходит?! Сердце так сильно клокотало, казалось, вот-вот выскочит из груди. Неземная сила склонила его к ней. Их уста искали друг друга. Она резко сбросила полстницу, и перед ним во второй раз раскрылись красоты девичьего тела. Он потерял голову, для него мир не существовал - была только она! Он судорожно сбросил с себя одежду. Всем своим существом, от кончиков пальцев до глубины сердца он ощутил необыкновенный радостный прилив всеобъемлющей любви. Два обнажённых тела сплелись воедино. Тепло нежных девичьих рук, обнявших его шею, увлекло в бездну счастливого умиротворения, разлившегося по всем мускулам, расслабило и бросило в сладостную истому.
Конечно, он ранее испытывал радость от прикосновения к женскому телу. Но так, чтобы и плоть и дух отрешённо слились воедино! О, суетное бытие, ты ничто по сравнению с той единственной, ради которой готов на всё! Такого он ещё не испытывал.
- Свершилось! - радостно, с придыханием шептала она на ухо Борису. Крепко прижалась губами к его устам, с дерзновением, отчаянно целовала его в глаза, нос, щёки, губы. - А теперь иди. Твой Полкан у двери скулит, зовёт тебя. Спасители вы мои!
- Как же мы...
- Будем исполнять волю князя Андрея, - она приложила пальцы к губам Бориса. - У тебя своя семья, и ты должен, слышишь! должен быть счастлив. Меня же увозят к моему суженому.
Поутру Борис сидел в горнице в ожидании Доброславы. Лик мрачный, взгляд растерянный и задумчивый. На душе погано, будто он отправляет Доброславу в последний путь. 'Что за чертовщина, прости мя Господи! Как избавиться от грустной тяготы? Но ведь верно, это последний путь наш вместе. Она уедет на юг и, Бог знает, придётся ли ещё когда увидеться?' Жгучая тоска не оставляла Бориса.
Дверь отворилась. Она с улыбкой на устах, со взглядом полным счастья, вошла в горницу, и сразу всё вокруг осветилось радостью. Сердце Бориса стонало, бешено билось в груди. 'За что же Бог так наказывает меня? Ужель аз так сильно грешен? Не разглядел во время своего счастья! Вот оно! Только руку протяни!' - стонала его душа.
- Добрушка! - потянулся он к ней.
- Счастье ты моё несказанное, горе неизбывное, прощай! Пора идти, - она лёгким движением руки остановила его.
Однажды Андрей, возвращаясь из Боголюбова, увидел возле ворот детинца толпу людей. Они кричали, размахивали в отчаянье руками, требуя от стражи пропустить их к князю. Увидев подъезжающих всадников во главе с князем, толпа, крестясь, рухнула на колени.
Андрей выслушал людей. Оказалось невероятное. Владычица покров свой снимает! Как только закончилась всенощная, владыка собственноручно позакрывал владимирские храмы и, даже, закрыл главную святыню - соборный Богородичный храм! Андрей никак не мог ожидать такого от своего верного архипастыря. - Борис! Бери детских, найди епископа и веди его ко мне! Ежели добром не пойдёт, повяжите его.
Феодор явился спокойный и уверенный в себе.
- Епископ, как сие разуметь? Как у тебя руки не отсохли?!
- Гм, 'епископ'.
- Да, епископ! Владыкою тебя назову после поставления у митрополита.
- Ты же ведаешь, княже, не будет моего рукоположения от митрополита, и всё же посылаешь меня в Киев. Ан без благословения владычного не будет службы в храмах. Пусть стоят закрыты, покуда не вернусь с благословением.
- Вот ежели митрополит откажет мне в твоём поставлении на Ростовскую епископию, тогда аз буду с ним разговор вести, тогда будет ему моё слово, твёрдое слово володимерского князя! Однако опрежь тебе надо своё дело содеять. Ты, Феодор, всегда был мне опорой, ано днесь терпеть твоё своеволие боле не буду. Немедля отворяй все храмы! Сам же отправляйся в Киев. Повторять не стану. Покуда не вернёшься из Киева, не быти тебе у меня. В Киеве уже давно нет твоих недругов, ни митрополита Феодора, ни Кирилла Туровского. Ноне из Царьграда прислан святитель Иоанн, к нему теперь иди.
Феодор понял: воля князя, на сей раз, непреклонна. Даже владыкой не назвал. Дружба с князем может закончиться, а тогда кто он без князя? Гордый, необузданный нрав всесильного епископа сразу куда-то исчез, он осунулся, и медленно, нехотя направился к двери, надеясь, что князь ещё опомнится, как бывало не единожды, и окликнет его, вернёт, покаится за свою горячность. Но на сей раз, этого не произошло.
А дьяк поспешно записывал на вощанице: 'Виде бо озлобление людий своих сих кротких Ростовскиа земля от звероядовитого Феодорца погибающих, посетив, спасе людий своих рукою крепкою и мышцею высокою благовернаго князя Андреа'.
Андрей с каменным лицом смотрел в след уходящему Феодору и думал: 'Тяжко терять друзей. Однако долго терпел и попустительствовал. Отовсюду идут жалобы на своевольство и жестокость епископа. Конец сему должен быть какой-то. Посмотрю, с чем придёт из Киева, тогда и поговорим'.
Не ожидал Феодор, что вот так, с обидой и горечью в сердце, ему придётся расставаться с Андреем, и так в одночасье рухнут великие надежды на становление митрополии во Владимире. Он знал, какова бывает настойчивость и воля князя, знал его способность глубоко обдумывать и творить большие дела, достигать своего. Сейчас патриарх отказал ему в поставлении митрополии, но пройдёт время, и Андрей добьётся своего. 'Видно Ондрей прав, надо идти к митрополиту, обиду же на него держать не следует.
И вот, епископ Феодор в Киеве. Как только он предстал перед очами митрополита Иоанна, тут же был схвачен и, окованный цепями, брошен в поруб.
Митрополит благословил нескольких архиереев на расследование злодеяний епископа Феодора, но разбирательство затянулось из-за внезапной кончины митрополита Иоанна.
Прошло немало времени, пока пришёл новый митрополит Константин. Разобравшись в сути предъявленных обвинений епископу Феодору, он созвал архиерейский собор. Долго же пришлось дьяку зачитывать обвинительную грамоту, в которой не было упущено ни единого обличения. Говорилось о необузданной жадности епископа Феодора, толкнувшей его на неслыханные злодеяния; как он за малейшие провинности отбирал у людей их имения, имущество; как подвергал людей казням, одним срезал бороды, другим глаза выжигал, языки вырезал и распинал на стенах.
- Сии пакости Леон выдумал! - пытался защититься Феодор.
А дьяк продолжал перечислять злодеяния, не забыв хулу на Богородицу, когда Феодор, будучи во хмелю изрядном, утверждал, что пусть мимо своей воли, но Богородица родила Иисуса не от законного мужа, и тем нарушены древние заповеди, предписывающие побитие камнями прелюбодействующих жён. Потому незаконнорожденный Иисус проповедовал всеобщую любовь, даже к врагам своим. Но этот путь, как утверждал Феодор, ведёт в тупик, ибо закон 'око за око, зуб за зуб' будет жить вечно, и людям его не под силу изменить.
- Признаёшь ли ты обвинения? Есть ли у тебя желание покаяться? - спросил митрополит.
- На моё покаяние перед Богом, разрешения у вас испрашивать не стану, а перед вами каяться мне не в чем. Аз ставлен и благословлён на епископство Ростовское и на прилежащие сей епископии грады вселенским патриархом. Кто меня судит? Меня, русича! Греки судят! Много ли из вас, сидящих здесь, русичей? Посланником Христовым на Руси был апостол Андрей, но вас Христос сюда не посылал. На Руси свои архиереи должны быти, из своего народа. Неправеден ваш суд надо мною! Тяжек путь того народа, который допустил над собою духовную волю иноплеменников. Звериная жестокость и ангельская святость - се есмь нрав русича. Ноне он буйствует и богохульствует, ан заутре лоб разбивает в поклонах раскаивания и душу готов отдать Богу, в сей же час. Вам, гречинам, сего не дано уразуметь, не ведаете вы души русича, а посему не быти вам и судиями в Руси! Тьфу! - епископ плюнул, растёр ногой. - Вот вашему суду!
Когда же дьяк стал зачитывать приговор суда, Феодор схватился за голову и стал кричать, обвиняя епископа Леона в облыжных обвинениях. Но Феодора уже никто не слушал. Не было ни единого архиерея, кто бы вступился в защиту Феодора. А он не верил своим ушам, у него потемнело в глазах от услышанного.
Митрополит пристукнул жезлом, наступила тишина.
- Злодейства, прикрываемые священным епископским саном - есмь злодейство Сатаниила, проникшего в лоно православной церкви в обличье лживого Феодорца, коего блуд духовный и телесный привёл к сатанинским проискам, а посему предстоит ему принять те же муки, кои творил он с кроткими и боголюбивыми людьми земли Ростовской. Вознёсся гордыней нечестивый Феодорец до небес, и не осталось в нём ни единого огрызка совести. Творил суд над людьми не во имя Господа, а во свою корысть и ненасытную алчность к стяжанию чужого имения неправедно, благословлял князя и людей его на мясоедение в постные дни, а наипаче вознёс он хулу на Владычицу небесную, сотворил закрытие православных храмов по воле своей, и не дрогнула совесть, ежели она была и есть в нём. Закрыть храм Богородицы в Володимере! Наисвятейшее место осквернил своим сатанинским помышлением! Се есмь вера в неверие! Подстрекал князя своими нечестивыми помыслами на сношение с латинянами-еретиками! Так пожирай плоды своих деяний, аки пёс свою блевотину! Да свершится суд Божий, суд праведный над сим еретиком нечестивцем Феодорцом, возомнившего ложно себя архипастырем, яко змий, вползший в доверие князя, склоняя его к отложению от митрополии православной Церкви Руси! Да сотворено бысть воздаяние по его деяниям! Да поможет нам Пресвятая Владычица не сойти с пути, Господом указанным! Аминь!
Обезумевшего Феодора выволокли на двор, бросили в телегу, покрыв соломой. Сверху на него навалились два крепких телесами инока, и повезли на Пёсий остров. Палач, исполняя волю архиерейского суда, отрезал язык богохульнику, отсёк правую руку и выколол глаза.
Феодор испустил последний вздох без покаяния.
Князь Андрей был вне себя, узнав о казни епископа Феодора. Это подхлестнуло его к решительным действиям против Киева. Он усиленно взялся за привлечение на свою сторону союзников. Сил у владимирского князя против Мстислава было достаточно, но те из князей, которые присоединились к походу против киевского князя, имели и свою корысть. Андрея признали старшим, как и ожидал он, родные братья Глеб и Всеволод. Только Михаил оставался на службе у киевского князя, пославшего его с отрядом чёрных клобуков за помощью к новгородцам. Но в пути Михаил попал в плен к Ростиславичам, после чего перешёл на сторону Андрея. Признали старшинство Андрея Роман смоленский, Давид и Мстислав вышгородские, Рюрик овручский, Владимир дорогобужский, Мстислав Ростиславич, Олег и Игорь северские. Теперь-то владимирский князь чувствовал себя уверенно.
Андрей позвал к себе старшего сына Мстислава и воеводу Бориса.
- Видит Бог, правда не за Мстиславом. Не быти Киеву боле матерью городов руських. Из града сего распря по всем землям, яко чёрная смерть расползается, избавление от коей едино - выжечь её надо!
Борис не сразу понял князя: как так 'выжечь'? Не умом ли тронулся князь? Посмотрел на Мстислава. Тот стоял с каменным лицом, даже глазом не моргнул - весь в отца, такой же решительный, пойдёт беспрекословно на любое дело, куда отец пошлёт. Или он не соображает, о чём говорит отец? Но сегодня Андрей не просто являл свою волю, как обычно жёстко и не слушая возражений. Внешне он был такой же, как всегда спокойный и уверенный в себе, но душевное состояние его было таково, когда человек оказывается перед выбором: либо отдаться на волю судьбы и ждать, когда что-то само собой изменится, либо принять решение, круто изменяющее всю оставшуюся жизнь и, при том, никаких сомнений не допустить.
'Непонятно, - удивился Борис, - вот ежели он послал бы выжечь, к примеру, Новый Торг - се дело привычное. Но, Киев! Это же Киев, а не какой-нибудь Дорогобуж'.
- Мстислав возомнил себя великим князем. Полки собраны, идите и выгоните Мстислава из Киева. В Киеве аз посажу кого мне надо. Отныне старший стол здесь, в Володимере. Киевляне не станут кланяться Володимеру, а посему волею, данной мне от Бога и предков своих, князей великих, велю вам взять град на щит, и не принимать никаких условий! Кои дворы будут сопротивляться - сжечь без колебаний. Все богатства в храмах, дабы их не растащили киевляне, забрать и вывезти в Володимер.
- Князь, как же... София? - Борис широко раскрыл глаза.
- Тем паче - из Софии. Сим богатством одарю всех, кто признал меня отца в место. Падёт Киев, поклонится мне в ноги, тогда и Новгород выю склонит. Буду сажать в Новгород по своей воле, а не по их ставлению вечевому. Тогда и с митрополитом буде иной разговор.
- Отец, велико ты дело затеял, а хватит ли сил наших? - как бы опомнившись, спросил Мстислав.
- Ничтоже сумняшеся великие дела не творят. Либо Киев полонится мне, либо... Нет, другого не дано, се воля Божья, чую это. Русь должна быть сильна, ано без её единства иного пути к сему нет.
В начале нового тысяча сто шестьдесят девятого года, в первых числах марта, объединённые силы одиннадцати князей по воле владимирского князя подошли к Киеву и обложили город со всех сторон.
Золотые ворота всегда отворялись по воле киевлян, никто никогда не входил в них силою. Два дня стены града выдерживали штурм, на третий - город был взят приступом. Три дня дворы богатых киевлян, не желавших кланяться владимирскому князю, подвергались разграблению и предавались огню. Опустошались храмы, богатства, кои вывозились возами. На площади у Софийского собора и у Десятинной церкви в толпах горожан, наблюдавших за разграблением храмов, слышались молитвы сквозь рыдания.
Мстислав Изяславич с братом Ярославом спешно бежали из Киева в Волынскую землю, оставив жену и сына, и своих бояр на волю нового киевского князя Глеба Юрьевича.
Митрополит, видя трагичность положения, пытался увещевать князя Глеба, но тот сказал, что разговаривать митрополиту нужно с великим князем земель Руси. Владыка опешил от такого ответа, ничего больше не сказал, только зло сверкнул очами, подумав про себя: 'Посмотрим, кто будет блюсти стол златокованый киевский. Не так-то просто на нём усидеть тебе, Глеб'. Не понял владыка, что надо идти ему с покорностью к князю Андрею.
Мстислав с воеводой Борисом спешили обратно во Владимир с радостной вестью и огромным богатством из киевских храмов. В праздник Воскресения Христова владимирцы с великой радостью встречали своих мужей, братьев, сыновей с победою и надеждой на светлое будущее своего града.
Однако торжество победы на юге вскоре было омрачено сообщением с севера. Андрей ожидал, что после успешных действий в Киеве, новгородцы пришлют к нему своих мужей с челобитьем. Надежда владимирского князя оказалась напрасной. Как сообщили гонцы, новгородцы с отрядом в четыреста человек во главе с Даниславом Лазутиничем погнали семтысячную Андрееву рать у Белоозера и собрали дань со многих сёл в его волости. Андрей был поражён дерзостью новгородцев, вторгшихся в его землю и уничтоживших полторы тысячи его воев. Гневу князя не было предела. Он немедля послал за Волок свои полки. Побитые новгородцы отступили, а владимирцы взяли всю дань и вернулись невредимыми.
Уверенность Андрея в своей силе и непогрешимости утвердилась в его душе.
- При моём деде Залесье было ещё украиной земель руських. Мы с отцом подняли сию землю на достойную высоту. Отныне Киевская земля будет украиной Руси! - говорил владимирский князь своим ближним мужам. - Ты, Мстислав, с воеводой Борисом и другими князьями поставили Киев на колени перед Володимером. Днесь вам надлежит содеять то же с Новгородом. Собирай полки. С новгородской вольницей надо покончить навсегда. Мой прапрадед дал софиянам волю в выборе князя на вече. Отныне аз буду давать им князя.
Из Владимира поскакали гонцы с грамотами князя Андрея в Смоленскую, Рязанскую, Муромскую, Полоцкую земли с призывом вновь соединить силы с владимирскими, суздальскими, ростовскими полками в походе на Новгород.
Посадник Якун, юный князь Роман Мстиславич и архиепископ Иоанн собрали думцев.
- Прибыли гонцы сторожевых отрядов. Они видели идущую к Новгороду грозную силу, бесчисленную рать Андрееву. Идут по Новгородской земле яко поганые, оставляют после себя трупы мирных смердов и честных мужей, превращают в пепел всё на своём пути, - начал говорить Якун. - У новгородцев нет страха перед столь грозной силой, есть злость к ворогу за его злодеяния на нашей земле и есть решимость защищать град свой и свою волю до последней капли крови. Владыко, благослови нас на битву с нечестивыми суздальцами Примечания [13].
Архиепископ обвёл взглядом думцев и неспешно, словно творя молитву, молвил:
- Князь Ондрей возгордился зело, объявил себя боголюбивым князем. Но и наши молитвы услышит Богородица, донесёт до Господа нашу правду. Не жаждем мы крови, но восстанем все, как един против супостата, поправшего дедние поконы, и будем защищать нашу землю до последнего вздоха от боголюбского самовластца. Отец нашего князя, Мстислав Изяславич, аще и был изгнан из Киева, но есть у него ещё силы, абы вернуть золотой стол. Нам надобно продержаться в граде, а затем соединить силы с полками Мстислава. Да будет Пречистая Матерь Божия заступницей новгородской! Воспоём славу Царице небесной! Да будет благословлен Господом Иисусом Христом каждый защитник земли Новгородской. Аминь!
- Околь градниц немедля надо острожную ограду ставить, - предложил Якун. - Оружие, кое есть в запасе, раздать всем, кто годен к рати. Благослови, владыко, и белых попов встать вровень с ратниками на защиту града.
В город нескончаемым потоком шли беженцы. Они рассказывали страшное. Вокруг на триста вёрст Андреево воинство оставило после себя только выжженную пустыню, покрытую трупами, множество жён и детей угнано в рабство. И не помогли лесные засеки на дорогах, и подсечённые мосты на реках. Суздальцы шли словно саранча, не зная преград. А скоро с городских стен новгородцы увидели передовые вражьи отряды, постоянно увеличивавшиеся и заполнявшие всю округу, на сколь глаз видит.
- Суздальцы пришли! - слышалось во всех концах Новгорода.
Снег вокруг города был растоптан бесчисленной ратью и превратился в грязь. Воздух наполнился терпким запахом конского пота, гулом голосов, ржанием лошадей, воем медных труб и глухими ударами в бубны.
- На страх хотят взять! - говорили новгородцы меж собой на городских заборолах. - Ан, кукишь! Воеводы сказывают, припасов у суздалян нет, а посему надо стоять, надо выждать и в битву не вступать в поле. Вборзе есть им будет нечего, пойдут восвояси гладные, вот тут-то мы их и будем добивать, абы знали софиян!
Новгородцы тянули время. Четвёртый день переговорщики собирались с той и с другой стороны, но безуспешно. Осаждённые не принимали условий сдачи города и выдачи своего князя. Они знали о падении Киева, о разграблении храмов и разгромов дворов киевлян. Это усиливало ратное настроение защитников, решивших стоять до последнего за святую Софию. Горожане забыли о своих внутренних распрях, без которых не обходилось ни одно вече. Они сами удивлялись своему сплочению, царившему в эти дни в городе.
Пасмурный и слякотный выдался день двадцать пятое февраля тысяча сто семидесятого года. Начался штурм. Жестокая и кровопролитная битва у стен города продолжалась весь день.
Андреево воинство изнемогало от усталости. Появились разговоры о бессмысленности братоубийства.
Мстислав, видя вялостное состояние штурмующих стены города, решил поднять дух своей дружины.
- Суздальцы! Володимерцы! Софияне на последнем издыхании! Ещё едино ваше усердие и град будет взят на щит! Впереди отдых и брашно! Вспомните Киев, поставленный на колени! Тако ж и Новгород будет покорён!
- Тщетны твои призывы, Мстислав, - пытался урезонить княжича воевода Борис. - Посмотри на них, нешто се вои? Едва ноги волочат. Заутре им нужна передышка. - И ты, Борис, пал духом? Ежели воевода таков, то что ждать от ратников? Не таким аз видел тебя в Киеве.
Мстислава охватила ярость, и он один устремился к городским воротам, надеясь увлечь за собой дружину. Но, увы! Никто за ним не ринулся.
Прободев копьём нескольких новгородцев, волочивших в город раненых, Мстислав вернулся без единой царапины, но с поникшим настроением.
На следующее утро, воспользовавшись затишьем, архиепископ Иоанн вышел в сопровождении клира к острожной ограде и водрузил на ней икону Богоматери.
Услышав пение, осаждавшие не сразу поняли, что задумали новгородцы и, на всякий случай, осыпали тучей стрел стоявших у городской стены. Одна из стрел вонзилась в икону, и она развернулась на древке, к которому была прикреплена, ликом в сторону города. Клир во главе с владыкой ещё громче запел псалмы. Пение подхватили окружавшие их воины и, разрастаясь подхваченными голосами, охватывало всё больше людей. Казалось, голосит весь город - стены тряслись. Страх охватил осаждавших. Они уже слышали глас трубы архангела, вострубившего поход против суздальцев и владимирцев. Вот уже передовые отряды начали разворачиваться в сторону от города, сея панику среди остальных, и эту бегущую массу людей, пеших и конных, воеводам уже было не под силу сдержать ни окриком, ни личным примером храбрости.
Новгородцы, видя бегущего от стен града противника, неудержимо бросились с боевым кличем вдогонку. Побили множество, ещё больше взяли в плен.
- Пошли суждаляне по шерсть, воротились стрижены! - торжествовали новгородцы, радуясь неожиданному повороту событий.
Попы воздавали хвалу Заступнице. Пленных продавали друг другу за бесценок, лишь для поднятия гордости за свою победу. Явление чуда архиепископ объявил в Софийском соборе и освятил праздником иконы 'Божьей Матери Знамение'.
Позорно бежавшие войска понесли ещё большие потери, чем от битвы у града. Много их погибло по пути в разорённой ими же земле от голода и болезней. Так был наказан Мстислав за свою лютость к новгородцам. Это было предзнаменование Неба гордо вознёсшемуся Андрею. Заступница пока ещё не сняла свой покров с Владимиро-Суздальской земли, но явила князю своё предупреждение о грозном суде Всевышнего.
|