ВАЛЕРИЙ МИХАЙЛОВИЧ АНИСИМОВ
Из трилогии "ПРЕРВАННАЯ ЗАРЯ"
XII - XIII века
РУСЬ ВЛАДИМИРСКАЯ
КНИГА ВТОРАЯ
Глава 7. ОТВЕРЗИ ОЧИ СВОЯ
- Говорите, Богородица ликом к Новгороду повернулась? Токмо не ведомо, что Она хотела им сказать. Поняли они Её по-своему, как им хотелось того. Аз разумею по-своему: предупредить их хотела Владычица небесная, абы не уходили из-под моей воли. Старшим князем меня признать указывала, а оне не уразумели сего. Забыли софияне, иже с володимерским князем им котороваться - себе дороже. Посему, рядите полки и идите, перекройте все гостинцы в Новгородскую землю. Действительно, ликование новгородцев скоро прекратилось вместе с прекращением доступа хлеба с юга, торговля замерла, а за этим, как и следовало, появились голод и болезни.
Молодой князь Роман, архиепископ Иоанн, посадник Якун, ежедень собирали передних мужей, думали-гадали, но идти войной на владимирского князя не решались. И без того много людей погублено, сёла сожжёны на сотни вёрст округ, а оставшихся новгородцев косила смерть с каждой неделей всё больше и больше. Победители понимали, что другого выхода нет, как идти на поклон к князю Андрею.
- Ужель Великий Новгород будет кланяться мизинному Суждалю и его пригороду Володимеру? - горячился юный князь Роман.
- А что делать, князь? - бурчал недовольно владыка. - Град Великий мы от разорения спасли, а сами от глада повымрем в спасённом граде. Скликать надо вече и звать народ к миру.
- Выю склонять перед Суждалем?! Никогда! - кричал на вече громче всех Васька Буслаев.
- Посадник наш Якун вельми уступчив стал! Пусть уходит подобру-поздорову! - шумела толпа. - Буслаева посадником ставить надо! Новгородцы ещё не пали духом! Кто за Буслаева - отходи одесную!
Большая часть толпы отхлынула вправо от вечевой степени. Люди надеялись, что необузданный нрав и задиристый характер Васьки поможет им сплотить людей и двинуть полки на освобождение торговых путей к Новгороду.
Но шло время. Бедственное, отчаянное положение новгородцев постепенно приглушало озлобленность и гордую непокорность. В граде ходили панические слухи об идущей на Новгород бесчисленной рати владимирского князя, который в отместку за издевательства над пленными суздалянами будет голыми руками хватать новгородцев и продавать их в рабство за море. Говорили о разных знамениях, о конце света. А голод и болезни делали своё дело.
Последняя надежда восстановить былое величие своего града у новгородцев оборвалась с кончиной Мстислава Изяславича на Волынской земле.
И вот уже на вече люди требовали от князя и посадника направить посольство к князю Андрею.
Гордый нрав Буслаева не позволял идти на согласие. Он не мог удержать людей от унизительного поклона к тем, кого они недавно заставили с позором бежать от стен Новгорода Великого.
Болезнь, а затем и смерть Буслаева изменили ход событий. Посадником избрали вновь Якуна, более покладистого и рассудительного мужа. Немедля к князю Андрею были направлены с подарками именитые мужи и купцы во главе с игуменом. Владимирскому князю был предложен мир на всей воле новгородской.* Андрей согласился, но потребовал удалить из Новгорода Романа и велел посадить Рюрика Ростиславича. Рюрик, узнав о воле князя Андрея, весьма огорчился. Он не хотел покидать свой Овруч. Но владимирский князь силён и грозен. Рюрик отправился всё-таки в Новгород. Овруч он оставил брату Давиду.
Закрутила Бориса княжья служба. Но как бы ни были тягостны дальние и ближние походы с дружиной, порой из смутного далека возникал образ Доброславы. Щемило сердце, и всё, что было между ними, будто сон пробивалось в памяти. Пытался он хоть что-то выведать о её судьбе, но никто не мог ему ничего поведать. Иной раз думалось, что Доброслава намеренно оборвала всю связь с прошлой жизнью. Бориса мучила неизвестность, но тщетность попыток нащупать следы пребывания своей возлюбленной с каждым годом ослабляли его усилия, и он смирился с тем, что никогда уже ничего о Доброславе не узнает.
От жены он не ждал такой любви, которая была у него с Доброславой, и которую словно ветром унесло в неизвестность. Как падающая звезда промелькнула отчаянная любовь молодой девицы, будто и не было её. Нет, была! И оставила глубоко в душе Бориса сокровенные воспоминания до конца жизни. Любовь Доброславы сделала его, хоть и кратковременно, но необычайно счастливым, помогла обрести достоинство человека, которого, оказалось, можно любить безоглядно, распрямила ему плечи.
Но жизнь брала своё, и семейный быт, как змей подколодный, медленно вкрадывался и заполнял всё сознание. Что же получается? Ведь он любит сына и дочерей, готов на всё ради их благополучия. Но безнадёжность найти душевную взаимность Твердиславы неумолимо разрушала надежду Бориса. Твердислава заботлива, приветлива, но тем и ограничивались её представления о семейном счастье, о любви к мужу. Она свыклась с тем, что у мужа есть какая-то своя мечта, но войти в его разум и душу, чтобы самой стать рядом с ним в осуществлении мечты, не было в мыслях. Вот так и сложилось, что не обрёл Борис в Твердиславе человека, с которым можно было бы поделиться самым сокровенным, не было для этого той соединяющей среды, кою называют душевным теплом. Не раз бывали у него порывы вызвать хотя бы искорку беззаветной любви в душе жены и возжечь семейный очаг - ей было чуждо такое понятие, она могла беззаветно любить только себя. Только годы спустя он поймёт, что родство душ, это та среда, которую искусственно не создать, она самообразуется по Божьему промыслу.
Камень на сердце становился всё тяжелее. Его повсюду преследовало сознание того, что мимолётное счастье, подаренное Доброславой, как глоток чистой родниковой воды в летнее удушье, обречено быть кратковременным, потом опять наступает жажда, но пить уже нечего. Такое счастье обречено быть кратковременным, не бывает его постоянно, его раздавит семейный быт, как это бывает всегда.
- Нет теперь у меня друга, вернее тебя, - поглаживая пса, с тоскою говорил Борис. А Полкан доверчиво смотрел в глаза хозяина, пытаясь понять, чего он хочет от него.
Не просто было Козьме и Тихону найти путь к взаимопониманию с Куфиром и с его клевретами, не смотря на признание ломбардцами высокого мастерства княжьих зодчих. Уж очень эти немцы замкнуты, головами кивают, языками цокают, восхищаются делами владимирских хытрецов, а всё одно делают всё по-своему. Сколько было с ними споров об устроении градниц в Боголюбове и, всё-таки, уговорили князя заложить основание у самой кромки обрыва. Говорил же Козьма, что нельзя сего делать, надо отступить на три четыре сажени, сползут градницы вниз, а Куфир только и твердит: 'В Европе повсюду замки так ставят. Но у них там под ногами не такая почва, как в Боголюбове, а камень, его дождями не размоет. Камнесечцы они изрядные, но в градозданье никак не хотят уразуметь русичей. Борис немало потщился в примирении владимирских и ломбардских мастеров.
- В ратях ты воевода, а здесь - приставник дел здательских, не забывай о сём, - напоминал иногда ему князь.
Так и служил Борис, то воеводой, то приставником дел здательских, к тому же он ещё и тысяцкий владимирский. О себе нет времени позаботиться.
- Ты, Козьма, не которуйся с Куфиром, - увещевал здателя Борис. - Оне немьцы, то бишь чужаки на нашей земле, как пришли, так и уйдут. Паки оне много ведают того, чего мы не ведаем, надо у них перенимать всё лепше в здательстве. Они уйдут, а нам здесь жить, корни наши здесь, нам в глаза людям смотреть, да так, что б не зазорно было за свои деяния. А ещё лепше будет, ежели мы переклюкаем немьцев. Ты с Тихоном учи своих преемников, абы те ведали, како немьцы творили здесь. Твоему внуку Никите четвёртое лето идёт, да Захар народился - есть кому свой искус передавать.
- Э-э, не загадывай. Ежели не будет богодухновения к здательству, то силою сему делу не научишь. Тут изрядное потщание в собственной душе надо имати. Вот мой сын Ермола не в меня пошёл. Златокузнецом стал изрядным, как и его дед Ермола.
Градозданье в Боголюбове шло полным ходом. В храме заканчивали выстилку пола медной лещадью. Княжьи хоромы теперь простирались с двух сторон от храма и соединялись с ним каменными переходами. Нижнее строение - каменное, верхнее - деревянное. Каждая клеть теремов, повалуш, сеней, завершалась затейливыми крышами. Всю площадь вокруг храма и княжьих хором вымостили белокаменной лещадью. Перед храмом у главного входа соорудили киворий. Вот тут ломбардский камнесечец с боголюбовскими помощниками зело потщились, такие личины жёнок сотворили на каждом столпе - загляденье! Сейчас заканчивают кладку каменных градниц, с рублеными верхами, по обычаю, по старине - тут Козьма настоял на своём.
Князь теперь почти всё время живёт в Боголюбове, уж очень ему здесь по душе. Поговаривают даже, что Боголюбов хочет сделать стольным градом. А как же Владимир? Нет, это всё худые, недобрые слухи. Кто-то хочет поссорить его с владимирцами. Не может он свой родной град так обидеть. Ведь Андрей не только расширил Владимир, считай, новый град поставил.
Борису волей-неволей приходится ставить ещё себе избу в Боголюбове. Дела заставляли задерживаться в Боголюбове до глубокой ночи. Не мотаться же по ночам во Владимир. Иногда ворчал от усталости: 'Да-а, князь развернул дела, всё вокруг него кипит, никому нет покоя'.
Нашёл Борис добрых плотников, стал рядиться с ними. Рассуждают, как обычно, какие хоромы ставить, сколько клетей, ну и всё остальное. Как водится, стукнули по рукам. Собрал он для плотников угощенье, стол велел накрыть не скупясь. Сели, бороды разглаживают, а Борис сидит в сторонке, наблюдает. Древодели засмущались, дескать, что это хозяин так пристально в рот им смотрит? А старшой шепчет своим: 'Берите куски побольше, да жуйте так, что б треск за ушами был. Ежели за столом будем мямлить, знамо такие и в деле, а ежели наворачиваем за обе щёки, знамо и в деле злы'.
Вот один из них, видно самый голодный, схватил ложку, хлебнул похлёбки и, брызнув, зажал рот рукой, глаза выпучены, побагровел как рак, слёзы ручьями текут от боли.
Борис, смутившись, встал и вышел.
- Что же ты, нехристь мерьска, стерпеть не мог?! - озлился старшой. - Вишь, хозяин огорчился.
- Сам же говоришь: наваливайтесь на еству.
- Горячую еству на стол подают для того, абы ты мог неспешно молитву сотворить. Когда гость обжигает едало - хозяину назола, се знамо у хозяина жёнка злая. Уразумел? Вот то-то, впредь не бросайся на еду, аки пёс гладный, но уж коли почал жевать, так жуй смачно.
- А може и впрямь у него хозяйка злая?
- Дурень ты. Поди в боярску поварню, тамо знашь, сколько жёнок злых! Они тебя 'накормят' с любовию! - хохотали мужики.
- Худо, мужики, - качал головой старшой, - обидели мы боярина, паки и прогнать нас может, другую дружину наймёт.
- Сказывают люди, у него любовь была зело отчаянная, да потерял он её, потому горестно у него на сердце. А жена у него...
- Ну, довольно, попридержи язык, а то и впрямь прогонит.
В Киеве неожиданно скончался Глеб Юрьевич, и события стали стремительно, непредсказуемо развиваться. Началось изгнание и избиение суздальцев и владимирцев, оставшихся в своё время служить Глебу.
Пятнадцатого февраля тысяча сто семьдесят первого года, едва отслужив панихиду и положив тело Глеба в каменный гроб в усыпальнице церкви Спаса на Берестове, Давид и Мстислав Ростиславичи, не дожидаясь воли владимирского князя, пригласили на киевский стол Владимира Андреевича дорогобужского, как старшего из Мономашичей.
Андрей не любил двоюродного брата за его непостоянство и вероломство. Досадуя на двоюродных племянников Ростиславичей, он послал требование о незамедлительном оставлении Владимиром киевского стола.
Не люб был Владимир и киевлянам за своё криводушие.
Конфликт разрешился неожиданно и, как говорили, не без Божьего промысла. Через три месяца после прихода в Киев Владимир умер.
Получив известие о кончине двоюродного брата, Андрей не стал мешкать и послал Ростиславичам свою грамоту. Он требовал послушания яко отцу. Великодушно простил им своеволие и объявил свою волю о посажении в Киеве их брата Романа, который был рад благосклонности Андрея и, направившись в Киев, оставил в Смоленске сына Ярополка.
Роман радушно был встречен киевлянами, знавшими его незлобивый характер и справедливое отношение к людям, которые он унаследовал от отца. Но не только киевляне были довольны посажением у них Романа. В праздник дня святых князей Бориса и Глеба северский князь Игорь Святославич прислал Роману множество подарков драгоценных, захваченных им при удачном походе на половецких ханов Кобяка и Кончака.
Скоро Андрея стала настораживать всё более проявлявшаяся самостоятельность Ростиславичей и их дружба с Игорем северским. Самовольный уход Рюрика из Новгорода усилил настороженность владимирского князя. Андрей не успел явить своё возмущение, как во Владимир прибыли новгородские послы во главе с владыкой Иоанном.
Новгородцы жаловались Андрею на неуживчивость Рюрика и просили дать им другого князя, о чём Андрей пообещал подумать. 'Аще како и к лепшему, иже Рюрик ушёл из Новгорода. Дам им своего сына Гюргя', - размышлял Андрей.
Поставив Новгород ещё крепче под свою десницу, Андрей решил поправить свои убытки и стал снаряжать поход в Булгарскую землю. Он послал на Каму сына Мстислава с воеводой Борисом. В устье Оки к ним присоединились полки Рязанцев и Муромцев.
Мстислав, отличавшийся боевым нравом и жестокостью в ратях, успешно разорил часть Булгарской земли, перебив много мирных жителей и взяв большой полон. Однажды отряд, рыскавший по округе в поисках пропитания себе и лошадям, набрёл на землянку отшельника в глубоком лесу. Седой сгорбленный старик оказался ведуном. Ушёл он когда-то от гонений поповских подальше. Да вот, случилась беда, попал он в разбойничьи руки. В ту пору в устье Оки обретался со своей шайкой некий мордвин Скворец. Был он в дружбе с Соловьём, тоже разбойником, промышлявшим грабежами по Оке и Волге. Заставил Скворец волхва служить у себя в логове, а было у него восемнадцать жён и семьдесят сыновей. Выхаживал старик их от разных хворей, а был он отменный лечец-травник. Вещал также о бедах и удачах в разбойничьих деяниях Скворца. Словом, остался Скворец доволен ведуном и не отпускал от себя.
- Скворец давно уже помер, - рассказывал волхв Мстиславу, - ан се отпрыски его и днесь промышляют по Оке и Волге, добрым людям нет от них покоя, паки и оне плодятся, яко сорное семя. А перед смертью Скворец позвал и спросил о судьбе его сыновей. Рещи же ему аз, иже покорёны будут русичами оне, паки грызутся меж собою, яко гладные псы. С тем и помер Скворец.
- Нельзя допустить, абы потомки Скворца разбойничали в нашей земле. Веди, воевода, дружину в устье Оки, - распорядился Мстислав.
Увлечённый лёгкой добычей и видя уже большой выкуп за пленных, Мстислав направил полки вглубь Булгарской земли, не смотря на предостережение Бориса.
- Мстислав, послушай меня, добычи у нас много, а посему надо возвращаться. Идти вглубь Булгарской земли небезопасно, полон большой, словно камень тяжёл, обузой становится, и вместо выкупа, мы можем потерять и полон, и своих воев. Ты поговори с воеводами, с князьями, и увидишь, они идут словно подневольные, нехотя, из-за боязни впасть в немилость твоего батюшки.
Малонаселённые места и свирепствующие метели измотали людей. Дозорные отряды сообщали, что булгары собирают тяжкую силу и вот-вот окружат войско Мстислава. Князь послушался совета, да поздновато. Булгары, чуть было, не настигли воинство Мстислава, чудом удалось от них уйти восвояси. Однако за неоправданную жестокость скоро последовало Мстиславу Божье наказание. Едва вернувшись во Владимир, он заболел и умер, оставив на попечение деда Андрея своего сына Василия, которому ещё не исполнилось года.
Горько Андрей переживал потерю второго сына, на которого возлагал большие надежды.
Успенский собор во Владимире становился родовой усыпальницей Мономашичей, как и церковь Спаса на Берестове возле Киева. Вот уже тело второго сына замуровывают в стены владимирского собора.
'Вот и меня так же положат здесь, каменьями закроют, швы известью затрут, и не останется следа на земле, - размышлял Андрей с грустью. - Как это не останется следа? Вон след каков после себя оставлю: град Володимер зело красен! Боголюбов тож! А храмы какие лепые! Нешто се не след? Нешто се не послание своим потомкам? Пусть любуются сими градами и храмами, и ведают, иже мы, их предки, не были временщиками на своей земле. Большие дела делали и оставили сию землю богатой, сильной. Не с пустого места им свои деяния начинать придётся. Хорошо, если бы они знали, какие мы были в своём обличье, а то вот второго сына в стену положил, а каковы их лики, ведают только те, кто их видел живыми. Внуку Василию ещё лета нет, нешто он будет ведать, каков был его отец?' - Прокопий, сыщи Куфира и приведи ко мне, - крикнул князь детскому.
- Княже, Гюргич, ночь на дворе.
- Светает уже. Подымай, нечего ему бока отлёживать.
Куфир уже давно привык к неожиданным вызовам князя. Заспанный, едва одетый, он предстал перед очами Андрея.
- Едва нашёл тебя, княже. Что яко ты вздумал, будто пономарь, в храме свечи возжигать?
- Куфир, утро тебе доброе, да Божью благодать. Поди ближе, подмогни, - князь, подставив скамью, тянулся с неё к верхнему ряду свечей на хоросе.
Куфир подошёл, согнулся в поклоне, в руках шапка. Подал князю шест с возжённым фитилём.
Князь, зажигая свечи, говорил через плечо:
- Ходил аз намедни околь киота, личинами любовался. Зело искусно высекли лики жёнок на столпах. Скажи мне, а мою личину могли бы высечь так же искусно, абы меня в камне узнавал кажный дворовый?
- Яку твою личину? - удивился Куфир. - Не разумею, княже.
- Ну, вот, как аз есмь: с носом, с глазами...
- Высечь идола с живого человека? Аз разумею, се не добро. Высекали наши камнесечцы там, у себя в Милане, личины людские, но токмо после смерти человека. - Ну, ладно, не мою личину. Сорок дней уже прошло давно, как Мстислава похоронил. Сын его младенец не будет ведать лика отца. Могли бы высечь личину Мстислава?
Куфир задумался.
- Попытаемся на крышке гробницы высечь лик твоего покойного сына. Мы помним, каков он был.
- Вот и с Богом, исполняйте сей заказ.
Вскоре на юге вновь тревожные события заставили Андрея обратить взор свой к Киеву. Проявлявшаяся самостоятельность Давида и Мстислава Ростиславичей не давала владимирскому князю покоя.
Ближние люди стали чаще называть князя Андрея Боголюбским, поскольку он стал почти постоянно жить в Боголюбове. Преждевременная смерть сына Мстислава, казнь в Киеве епископа Феодора, кончина Улиты, оставили глубокие переживания в душе Андрея, он стал чаще уединяться. Даже новая жена булгарка, приведённая для него из недавнего похода на Каму, не могла утешить его.
Яким Кучкович после казни брата почувствовал на себе настороженность князя. Андрей стал меньше с ним вести откровенных разговоров. Но Яким не подавал признаков отчуждения или ненависти за казнь брата, в отличие от которого он был скрытнее. Он затаился. При удобном случае Яким с зятем Петром наговаривали Андрею, что Рюрик покинул Новгород не столько из-за неуживчивости с софиянами, сколько не желая быть в полной воле Андрея, и что Глеб умер не своей смертью, а был отравлен. Называли даже имя отравителя - киевского боярина Григория Хотовича.
Утрата близких, недобрые вести с юга, нашёптывания передних мужей, вывели Андрея из душевного равновесия, и он потребовал от Романа выдачи повинных в смерти брата Глеба. Но киевский князь отказался выдать невинно оклеветанных людей.
- Ведать, кто виновен, али невиновен, на се есть воля старшего князя! - гневался Андрей на ответ Романа.
Последнее время князя стали видеть часто раздражительным и суровым.
Он отправил Ростиславичам грозное послание и велел покинуть южные земли. Киев же отдавал своему брату Михаилу, переведя его туда из Торческа. Кроткий нравом Роман смирился с волей владимирского князя, но его братья Рюрик, Давид и Мстислав обиделись на Андрея за несправедливое, как они считали, к ним отношение. Они ночью захватили находившегося в Киеве Всеволода, брата Андрея, и направили свои дружины к Торческу, осадили город. Однако до столкновения не дошло. Михаил вынужден был уступить Киев, согласившись сесть в Переяславле.
К неустроенью с Ростиславичами добавлялись неприятности несложившейся семейной жизни сестры Ольги. Двадцать два года прошло с тех пор, как восьмилетнюю Ольгу отец отправил из Суздаля в далёкий Галич к жениху Ярославу, сыну союзника Юрия, князя галицкого Владимирка.
Много, ох много с тех пор воды в Днестре утекло. Вот уже и няньки Ольгиной нет на свете, приехавшей в Галич вместе с младой княжной и заменившей ей родную мать. Сын Ольги Владимир возмужал, статный молодец, все девки в округе без ума от княжича. Казалось, живи и радуйся. Только вот беда, стал княжич склонен к бражничеству. Затянуло пристрастие к хмельному на нём свою удавку и породило в его натуре другие пороки. Мать уже не в силах справиться с недугом сына и вытянуть его из пропасти пьянства и блудовства, а отец... Ярослав уже давно не жил с Ольгой, как с супругой. Она не смогла вытерпеть постоянную грубость мужа, с ним невозможно было находиться рядом, в одних хоромах, в одном дворе, в одном городе. И Ольга решилась бежать от мужа в землю ляхов к дальним родственникам.
Ярослав не стал горевать и продолжал разгульную жизнь с любовницей Настаской, не просыхая от хмельного. Но долго так продолжаться не могло. Многие мужи галицкие и простые горожане не стали терпеть долго непристойную жизнь своего князя. Восстали галичане, взялись за топоры. Первым делом схватили Настаску, обвинили её в ворожбе, в опутывании чародействами князя, приведшими его к греховной жизни. Приговорили Настаску к смерти. Развели кострище посередине площади и сожгли её. Сына Настаски, прижитого от Ярослава, заточили в поруб.
Пагубное влияние на Ярослава оказал Андроник Комнин, двоюродный брат императора Мануила Комнина, живший долгое время в изгнании в Галиче. Не склонный к пьянству, он, однако, не сдерживал себя на поприще блуда. Остроумный, красноречивый красавец, высокого роста и величественной осанкой, он имел необычайный успех в любовных похождениях. Его не остановило от блудовства даже многолетнее заключение в константинопольской башне, куда его бросили за прелюбодеяния с племянницей императора. В последствии, став императором, он с благодарностью вспомнит годы жизни в Галиче у тавроскифов,* и в память об этом велит расписать свои хоромы сценами охоты на кабанов и зубров, во множестве обитавших в Галицкой земле. А пока, вот уже пять лет, как Андроник покинул Галич, скитается по окраинам империи, в поисках новых любовных приключений.
Ярослав же ищет приключений на своей земле.
Мужи галицкие, дружина, простые горожане потребовали от князя прекратить блудовство и пьянство, вернуть законную жену и жить с ней, как положено благочестивым супругам. Ярослав, наконец, понял, что терпение галичан не беспредельно и послал к ляхам своих мужей за супругой.
Ольгу уговорили вернуться. Но мир её с мужем был непрочен и недолог. Княгиня вскоре вновь вынуждена была бежать от необузданных грубостей мужа. Ольгу с сыном принял под своё покровительство луцкий князь Ярослав Изяславич, её двоюродный племянник.
Ярослав галицкий стал угрожать Ярославу луцкому и требовать возвращения ему сына. Ольга посоветовала сыну идти к дяде Михаилу в Торческ. Попытка Михаила примирить отца с сыном удалась. Во всяком случае, Ярослав обещал простить Владимира, а Михаил за это потребовал от Рюрика, с которым галицкий князь был дружен, освобождения брата Всеволода.
Ростиславичи освободили Всеволода, но удержали у себя Ярополка Романовича, как заложника, предвидя ухудшение своих отношений с владимирским князем.
Действительно, ссоры Ростиславичей с Андреем перерастали в открытую вражду.
Яким Кучкович подстрекал князя:
- Ужель не вступишься за свою попранную честь? С тобою готовы идти на Ростиславичей Святослав черниговский и внуки Олеговы.
Самолюбие Андрея действительно так глубоко ещё никогда не бывало затронуто. Он отправил в Киев ближнего мужа, своего мечника боярина Михна с категоричным и жёстким требованием к Ростиславичам: 'Вы мятежники! Волость Киевская - се есть моя волость, дедина и отчина! Да удалится Рюрик в Смоленск к брату, а Давид в Берладь! Мстислав - есть корень всему злу, не хочу его видеть в земле Руськой!'
Гордости и самолюбия у Мстислава было не меньше, чем у владимирского князя, и не боялся он никого, кроме Бога, потому и нарекли его люди Храбрым. Вот и сейчас, вспылив от обидного послания, он велел остричь голову и бороду послу Андрееву, прогнать его к своему князю, передав послание: 'Доселе мы почитали тебя, яко отца, ты же с нами говоришь, как с подручниками, забыв наш княжеский сан. Мы же не простые люди. Угроз не страшимся. Исполняй их. Идём на суд Божий!'
Предел терпения Андрея кончился.
- Посла княжьего так даже поганые не бесчестят! Неслыханная дерзость молодших князей! О, Боже! Что за времена настали?! Господи, вразуми меня! Наставь на путь истинный!
Молитва князя Андрея была услышана. Он мысленно посмотрел на себя глазами стороннего. Глас с небес ему говорил: 'Не ты ли сам дерзнул противу воли отней? Не ты ли избавился от братьев и племянников, ходивших в твоей воле, но мысливших не так, как тебе хотелось? Почто поконы отние попрал, землю у отчинников отбираешь? Окружил себя льстецами и возрадовался?'
Андрей удалил из крестовой неотлучного отрока Прокопия и, оставшись в одиночестве со святыми образами, стал неистово молиться. Стоя на коленях, крестя лоб, то и дело преклоняя чело к полу, Андрей обращался к Господу и Богородице, к своим мудрым пращурам, коим Бог дал разумение держать молодших в повиновении, обращался к святым предкам Борису и Глебу.
- Светел твой образ, святой князь-мученик Борис! Топор твой боевой, переданный мне отцом, а отцу - дедом, храню, яко святыню. Скажи мне, ужель князья, мужи передние не постигли разумом своим, иже без единства во главе со старшим князем не быти руським землям вровень с иноземными государствами. Единой Руси нужон единый волостель. Вразуми мя, святой мученик Борис, яко отверзнуть братьев и племянников от своекорыстия и алчности, кои ни подарку не рады, ни кнута не боятся?
'Так кто же еси моя опора? - задавался вопросом Андрей, вставая с колен. - Ужель повсюду лжа и лесть, и нет верности и преданности господину своему? Михн, мой мечник, опозоренный Мстиславом, верный мне муж. Паки ещё Козьма ключник, да Прокопий отрок. Яким со своим зятем Петром служат верно, надёжные мужи. Вот токмо брат Якима свернул с истинного пути и против меня восстал, царствие ему небесное. Не местник мне Яким за брата, се видно и по словам, и по делам его. Тысяцкий Борис тоже предан и добро служит и в чести у меня, токмо... - Андрей не мог понять, что его тревожит в отношениях с Борисом. - Есть в нём что-то неуловимое, взгляд иной раз какой-то чужой. Непроницаемы его помыслы стали, словно великую тайну в душе носит. Но тысяцкий он добрый, и как воевода твёрд умом и храбр духом. Надо с ним душевно поговорить. Може ему помощь моя нужна?'
Обстановка на юге осложнялась. Андрей решил разрубить узел, завязанный Мстиславом. Он вызвал из Новгорода сына.
- Ты теперь един у меня, Гюрги, на тебя вся надёжа. Собираю полки володимерски, суждальски, муромски, рязански, да те, кои пришли с тобой из Новгорода. С ними вкупе идут кривский, полоцкий, туровский, гродненский, пинский князья. Даже Роман не посмел ослушаться меня и готовит смоленский полк супротив своих братьев. Старшим воеводой ставлю Бориса. Идите с ним изгоняйте Ростиславичей с южных земель, а дерзкого Мстислава ко мне приведите.
- Отец, аз разумею, силы наши велики зело. Чем кормить такую рать? Сие воинство после себя без битвы землю в пустыню превратит.
- Сила велика, а пользы мало, - добавил Борис. - К тому ж, не все князья идут по своей воле, а из страха перед тобой, князь. Князь Гюрги моложе всех остальных, ан князья русичи такого не допускают, абы им волю являл молодший.
- Согласен с тобою. Старший из всех Святослав черниговский, ему и быти главою сего похода.
С севера на Киев двигалась грозная сила. Братья Андрея Михаил и Всеволод присоединились со своей дружиной на Днепре. Город едва оправлялся от прежнего разорения, и киевляне были склонны не допустить больше такой беды. Рюрик, видя настроение горожан к сдаче города, без долгих разговоров покинул Киев. Давид тоже удалился в Галич к Ярославу в надежде на его помощь, а Мстислав со своим и Давидовым полками закрылся в Вышгороде, дожидаясь помощи из Галича. Вышгород окружила пятидесятитысячная объединённая рать.
Наблюдая со стен града бесчисленные дымы от костров полковых становищ, коих с каждым днём становилось всё больше и больше, Мстислав мрачнел, к нему подкрадывалось чувство безысходности. Помощь из Галича, даже если она придёт, против такой силы будет слаба.
Вот уже девять недель, с восьмого сентября, осаждённые отчаянно отбивают атаки. Жертвы с обеих сторон увеличиваются, и конца тому не видно. Среди осаждающих начались недовольные роптания о напрасных потерях.
Наконец вдали показались знамёна. Сердце Мстислава радостно дрогнуло: 'Помощь'! Однако, как оказалось, это пришла помощь не осаждённым, а осаждавшим. Полки привёл луцкий князь Ярослав. Но... Неисповедимы пути Господни! Вскоре Ярослав перешёл на сторону Мстислава. А случилось так потому, что Святослав не стал поддерживать притязания луцкого князя на киевский стол, рассчитывая сам получить его. И тогда Ярослав развернул своих воев к Белгороду, чтобы соединиться с Рюриком, идущим из Галича на помощь Мстиславу.
В войсках Святослава началась паника. Говорили, что теперь и берендеи изменят и соединятся с галичанами, что войско Андреево неминуемо будет окружено под стенами Вышгорода.
Холодным осенним утром Мстислав поднялся на городскую стену и... 'О, Боже праведный!' - радостно удивился князь. От стен града вразброд, в панике бежало воинство осаждавших. Толпами, как стадо, бросались в Днепр, словно неведомая сила, как ветер сметала вражье войско от стен Вышгорода. Мстислав, быстро оценив обстановку, велел трубить на уряжение полков и направил их вдогонку на уничтожение неприятеля. Ни воеводы, ни князья, не могли удержать бегущую лавину вооружённых воинов. О, сколько их потонуло в водах Днепра! Ещё больше перебито и взято в плен. Брошенные у стен города обозы достались все Мстиславу.
Юрий и Борис предстали перед князем Андреем с позорно склонёнными головами, опустив очи долу.
- Поход возглавлял по моей воле Святослав черниговский, но вы-то должны были понимать, что у него своя корысть, у меня же - своя, аще поход общий для всех моих соузников.
- Отец, в суждальском и володимерском полках мы сумятицы не допустили.
- И ты думаешь, аз тебе верю? Сумятицы не допустили, а обозы бросили!
- Ярослав луцкий переметнулся к Мстиславу. Лжа проникла в его совесть. Берендеи отказались воевать, а за ними и черниговские, и северские полки развернулись от Вышгорода, и остальные князья побежали, на них глядя. Не могли же мы одни со своими полками одолеть Ростиславичей. Аз не оправдываюсь, знаю, есть и моя доля вины. Но только доля, ибо старшим в походе ты поставил не меня.
- Довольно! - оборвал сына Андрей. - Паки и меня виноватить станешь. Тебе с Борисом надо было своим примером показать мужество и отвагу перед трусостью Святослава! Видно, прошли те времена, когда мы своих жизней не щадили, исполняя волю отцов во имя единства земель руських. Таким числом полков не смогли одолеть малую крепостицу! Тьфу!
Гнев и досада охватили Андрея. Кто попадался под-руку - всем доставалось от князя. Даже со своим духовником поссорился.
Андрей сам замечал за собой, что стал последнее время раздражителен и решил об этом поговорить с Микулицей. Пока ждал, когда Прокопий разыщет попа, Андрей устроился на лавке перед открытым окном в своей горнице. Свежий воздух шёл с поймы с ощутимым напором. Было самое начало июня.
Напротив окна стояла раскидистая липа, закрывающая своей кроной чуть ли не весь двор. Ох, как она в своё время мешала здателям. Стоит на самом пути, вот и объезжай её на телегах, гружёных камнем, известью, брёвнами. Особенно ругался Козьма. Сколько раз приставал к князю, абы разрешил срубить. Не дал Андрей под топор Козьмы зелёную красавицу. А теперь вот она, не только одаряет прохладой в полуденную жару, но, главное, каждую весну принимает на свои ветви соловья. Андрей любил, когда птаха своим разбойничьим посвистом будила его по утрам, не давала спать ночью. Даже днём не переставал соловей разрывать окружающую тишину своими трелями.
- Слышь, трещит, чёкает где-то рядом, ан увидеть его не могу, - Андрей пытался настроить попа на примирительный тон. - Отче, поведай, что мне делати? Нет упокоения душе. Что ни задумаю, всё разваливается. Токмо ты можешь дать добрый совет, остальным верить нельзя.
Андрей с Микулой пол жизни прошёл, знали они друг друга так, что, наверное, своих жён меньше знали. Однако сейчас Андрей, взглянув на Микулу, ощутил неприятный внутренний холодок: такого с укоризной взгляда он у Микулицы ещё никогда не видел. Что-то отчуждённое сквозило в нём.
- Ты верно, Ондрей Гюргич, содеял, иже кликнул меня, попа, своего духовника. Никто тебе, окромя меня, не скажет горькую правду в глаза, - побоятся. Мне же предстоит свой долг исполнить, сказав тебе правду, какая она есть. В такую пору для человека спасение есмь в храме. Как дождь растит семя, тако и церковь через нас, попов, влечёт душу к добрым делам. Церковь - твоя матерь духовная. Ты с помощью церкви можешь освободиться от сумятицы в душе. Ты можешь избежать гнева и суесловия, презреть богатство, воспретить похотное желание, но труднее всего преодолеть гордыню. Даже в смирении своём есть искушение пасть в гордыню, ибо ты любуешься своим смирением и сим возвышаешь себя над другими. Входя в храм, сокрушай мысли свои о земном, вознесись в мыслях к Господу со скорбью, поведай Ему о грехах своих, помня о неизбежности Страшного суда и вечных муках. Молитву твори со слезою и обрящешь светлость в душе своей и насладишься умиротворением. Мне порою боязно за тебя бывает, Ондрей Гюргич. Почитай, все вятшие мужи тобою обижены, смотрят оне на тебя косо, с опаской. А се недобро. Ближних своих мужей не жалуешь. Служат они тебе ноне не по совести, али из-за корысти, но из страха. Гнев свой кладёшь на ближних и дальних часто не по правде. Боюсь, не отвернулась бы от тебя Пречистая наша Заступница Пресвятая Богородица. Позор под Вышгородом - се второе Её предупреждение. Первое было под Новгородом, а третьего не будет, беда будет. Днесь аз грешный и недостойный раб Божий говорю тебе: отверзи очи своя, воззри на ся, умерь свою гордыню. Господу и Заступнице нашей чаще твори молитвы.
- Что ты, Микулица, яко волхв беду мне кличешь.
- Беда, Гюргич, уже на пороге. Недовольны войнами, тобою затеваемыми, не токмо вятшие мужи, но и чёрный люд. В каждой семье утраты, либо сына, либо мужа. Опоры у тебя, Ондрей, боле нет надёжной. Ты святого корени отрасль, и ожесточение твоё не от природы, жизнь тебя таким содеяла. Открой людям доброту души своей, ведь она есть у тебя, токмо замкнулся ты от людей, посему и оне зрят на тебя с опаской.
- Знамо, люди недовольны войнами, в коих они своей корысти не зрят. А ты вспомни, как все были довольны и славили своего князя, когда из поверженного Киева возы добра в свои дворы везли. А кто, как не ближние мужи настаивали, абы собирал аз полки на Ростиславичей, и первый говорил о сём Яким. А теперь, говоришь, оне недовольны мною? Бежали с позором от Мстислава, а на меня сей позор возлагают! Горестно мне, Микула, иже ты, мой духовник, меня не разумеешь. - Видно, помыслы твои столь высоко вознеслись, иже и мне тебя не уразуметь. Но, подумай, какую славу ты о себе оставишь.
- Чего стоит слава людская, слава толпы? Тлен! Христу пели осанну, а Он знал цену сему, потому и сел на осляти задом наперёд. А что потом? Люди, певшие Ему осанну, яко царю Израиля, потом кричали: распни Его! Вот она слава людская! Теперь, Микула, ты понял, что это за чудище обло и стозёвно, о коем в Писании сказано? Звериный оскал толпы - это и есть страшное чудище обло и стозёвно. А нешто аз не перестаю пещися о чёрном люде? Приют для старцев при моём дворе сотворён мною, и живут старцы в сём приюте благостно. А нешто аз на праздники не посылаю возы с брашно для раздачи хворым, сиротам и вдовам?
Не найдя утешения после этого разговора, Андрей затворился у себя в Боголюбове и долго никого не хотел видеть.
Чтобы разогнать чёрные мысли, не покидавшие его, Андрей решил заняться необычным делом. Он позвал к себе изуграфа Ивана.
- Ты, Иван, бывал в хоромах василевса Мануила Комнина. Говоришь, в его горнице подволока расписана, яко в храме комары? А у меня подволоку можешь расписать?
- А что писать-то надобно? У Комнина много всякого писано, и битвы, и ловы звериные.
- Ты напиши мне образ Богородицы, а под ним царя Соломона и царя Давида, а рядом апостола Андрея.
- Напишем, княже, чего скажешь, то и напишем.
- Ишь как осмелел после росписи комар в Золотых вратах володимерских, - радовался князь, будто сам преуспел в сём деле.
Юрий спешил отправиться в Новгород, подальше от отцова гнева. А Борис отправился в свои имения в очередной раз наводить там порядок, и предаваться сладостно-горестным воспоминаниям с неуёмной тоской по Доброславе.
|